Дом колдуньи Веры на краю Мещеры

ТЕМА РАДУГИ 

Когда 23 ноября 1993 года, в обычный рабочий день, открывался в бывшем Доме торжеств на Мещере театр «Вера», был очень пасмурный день и шел снег. А над Домом с 2 часов дня (открытие намечалось на 3 часа) стояла радуга. Такая редкая в городе радуга. Кто-то уберегал пространство, в котором должно было состояться что-то замечательное. Были праздничные дети с транспарантами, и много машин, и много начальства. И Вера Горшкова кричала в микрофон, что она счастлива, что Бога благодарит, что все это пришло, что за ней стоят дети. А губернатор, стоявший рядом, сказал ей тихо: «за тобой еще стоит и губернатор».

Долгие годы она руководила театром одна и веровала только в своих взрослеющих учеников. Сегодня при театре «Вера» есть Школа театрального искусства (в театре около 70 человек, а в Школе - более 100), в которой работают ее ученики.

Огромное количество терпения, любви и безумная вера в то, что они делают. Если бы этого не было у меня самой, - говорит Вера, - чему могла бы я научить их? Правильно выговаривать слова или пластично двигаться? Не мало? Мы искали слово, образ, форму. У моих актеров сегодня нет комплекса неполноценности и они уверены, что все делают сами, а я как бы нахожусь у них в подмастерьях. Моя роль - раскрывать их дар, их способности. Вырастая, они относятся ко мне несколько покровительственно, как к какому-то ребенку, которого надо опекать и проверять. Мы открывали свой Дом как гнездо для «Синей птицы» и люди говорили мне: «Какое счастье, Вера Александровна, что можно будет не сидеть дома у телевизора, а прийти на спектакль и одеть нарядное платье, туфли.» Не скажу, что мещерские жители - самые активные зрители нашего театра. Много людей едет из других районов города и даже с Бора, из Кстова и Павлова. Может быть, издалека радуга виднее?

ТЕМА МЕЩЕРЫ

В.Горшкова: Далека Мещерка. В изгнании - на семи ветрах. Дальше - Волга, Бор. Но для нас она земля обетованная, она - для того, чтобы на ней совершить и состояться. Не надо глобально на мир воздействовать, пусть наш театр воздействует на это конкретное пространство, на эти серые дома, на автостоянку и гаражи, на пьяных людей, которые срезают и рубят елки, посаженные детьми у театра. И даже землю нашу вырывают, чтобы удобрить свои цветы. Они хотят взять отсюда все, что можно взять. И тем не менее, в театр сейчас трудно попасть. За билетами выстраивается очередь. Мы уже можем рисковать и знаем, что наша премьера будет раскуплена. И все так же мы встречаем зрителя картинами и рисунками, и книгами отзывов. И артистам пишут удивительные письма, в любви обьясняются. Один мальчик написал, что он не в театр ходит, а к «волшебнику Алеше».

ТЕМА ДОМА

Уже после встречи с Верой позвонил я старому своему знакомому, кандидату архитектуры Василию Бандакову и попросил рассказать об истории Дома: Это был далекий 1979 год и один из первых наших с А.Б.Дехтяром обьектов. Задумывался он как выставочный и информационный центр Мещерского озера в рамках строительства экспериментального жилого района (ЭЖК) на Мещере. В проекте был большой выставочный зал, в котором должны были демонстрироваться макеты квартир и небольшой пристрой (примерно 1/4 от всего здания) для проектных групп, осуществляющих авторский надзор и доработку проекта.

То, что ты называешь Домом, это и есть пристрой. В нем предусматривался небольшой конференц-зал (видимо, он сейчас и стал театральным залом «Веры»). Очень долго этот центр не строили - не было денег, в 1983 году строить начали, но почему-то ту самую 1/4 (все равно что в песне петь одни только гласные). Качество строительства оставляло желать много лучшего, очень трудно было вести авторский надзор за бесхозным обьектом.

У Дома была странная, почти детективная судьба. Помню череду совещаний в исполкоме: «давайте сломаем эту стенку и отдадим здание тому-то.» Следующее совещание через пару дней: «стенку ломать не будем, отдадим- ка мы его лучше этому». В конце концов его отдали под Дом торжеств, там была парикмахерская, видеотека, свадьбы справляли. Больше к нам- авторам никто никогда не обращался. Знаешь, у В.Вишневского есть такой стишок: «а счастье было так возможно, и так возможно, и вот так». Я плохо себе представляю, как в этом Доме мог разместиться театр, но если они там надолго, скажи им, что в стене есть проем, зал можно достроить.

ТЕМА КОЛДОВСТВА

За 15 лет знакомства с Верой Горшковой и ее театром я много раз был у них на спектаклях (а «Маленького принца» смотрел трижды), подарил театру песню, но ни разу не написал о них ни строчки. Почему? Меня останавливали отзывы умных, образованных и уважаемых мною людей: «Вера - колдунья и всю свою энергию тратит на то, чтобы удержать вокруг себя людей. Она гениальный удержатель и очень трудно выпасть из этого поля. Ведущие актеры театра не растут года от года.» «Это - секта, в которую легко попасть, но из которой трудно удрать.»

Не скрою, останавливала меня и вежливая Верина жесткость. Как-то я привел в театр «Вера» свою гостью, американскую журналистку, и мы опоздали на 10 или 15 минут. Поговорить Вера Александровна согласилась, пустить в зал - нет («извини, но там уже идет спектакль, вы его можете разрушить»). Журналистка, уходя, сказала мне: «это, должно быть, очень серьезный театр». А тема Вериного колдовства звучит все чаще. Известный актер ТЮЗа недавно сказал: «трудно противостоять ее чарам, она - колдунья». Вера говорит: «если очень захотеть, то сбудется». А ей не верят: «мало ли чего можно захотеть, но оно же не осуществляется, не сбывается». Сбывается. Значит, и правда, колдунья. А еще - воспитательница колдунов.

ТЕМА ДЕТСТВА

Верой ее назвали в честь бабушки. Когда-то бабушке принадлежал дом в Нижнем и несколько домов под Костромой, а по Волге ходил пароход дедушки. В наследство от бабушки остались карточный столик, огромное зеркало (в музее Добролюбова есть похожее, но похуже) и, конечно, книги. Все фамильное серебро распродали в 60-е годы.

Я была странной девочкой, - вспоминает Вера, - лет до 13 играла в куклы. Читать бегло начала с 4 лет. Папа - человек очень образованный, до сих пор читает религиозную и философскую литературу. Библиотеку семейство собирает всю жизнь. Меня всегда занимал бумажный кукольный театр. Я вырезала фигурки и показывала представления. Собирала на лестнице мальчиков и девочек со двора, рассаживала их на лестнице. Ко мне все время липли ребятишки, большие и маленькие. Я могла затеять в школе спектакль и никто не учился, все репетировали. Причем все удивлялись, откуда у тихой, замордованной девочки, держащейся за кончик галстука на математике (чтоб не вызвали!) такая власть? Классе в шестом я взяла пьесу «Снежок» про черного мальчика и белую девочку и никто не сопротивлялся, даже из других и более старших классов. Я назначала людей на роли и чувствовала власть над людьми.

После 8 класса поступала в Горьковское театральное училище и провалилась. После девятого - поехала в Москву, в Щукинку. Были живы еще легендарные Ц.Л.Мансурова, Б.Е.Захава. Конкурс был огромный, но я прошла на второй тур, на третий, мне сказали: «давайте документы» и тут выяснилось, что я еще школьница. Меня «отшлепали». Потом, преклоняясь, любя, умирая от восторга, я ездила, пугая маму, в Москву на все премьеры, но все время меня не покидало чувство, что мне нужен свой театр. После школы поступила на режиссерский факультет Щукинского училища. Играла напропалую - сумасшедшую барыню из «Грозы», читала монолог Марии Стюарт из Шиллера. Опытная актриса, О.И.Треймут разговаривала со мной о профессии, советовала поуменьшить гонор, а это не был гонор, просто я не умела скрыть то, о чем думаю.
Мне всегда было хорошо с детьми. Не потому что я могла ими управлять, а потому, что я не боялась быть сама собой, могла смеяться и плакать одновременно, сочинять. Мне 4-летний мальчик говорит: «я решил спектакль поставить» и я ним не сюсюкаю, а серьезно разговариваю. Если желание сохранится, обязательно поставит. Взрослых я всегда пугалась - боялась быть неточной во фразе или суждении. Когда на партхозактиве нужно было какое-то серьезное выступление, звали меня, включали как «эмоциональный допинг». А я к этому относилась страшно серьезно, считая, что словом можно воздействовать на людей и сделать много хорошего. Вот ты мне задаешь вопросы, а я ухожу в сторону и начинаю разрабатывать собственную тему, не подчиняясь тебе и твоим вопросам. Пока я не начала лет 15 назад ставить массовые городские праздники, где у меня было и тысяча исполнителей, и две, я не научилась управлять собой.

ТЕМА САХАЛИНА

Учась в Щукинке, уехала на Сахалин создавать свой театр. На самом краешке земли, в 1968 году, в городе Оха на северном Сахалине поставила во Дворце культуры нефтяников (техническое оснащение, о котором мечтают многие театры, в этом Дворце было уже в те годы) свой первый спектакль - «Кошкин дом». Придумывала круг, движение, скоморохов, хороводы, привлекала балет, добивалась непрерывности действия. Это был первый спектакль для детей на северном Сахалине, яркий, волшебный и он имел колоссальный успех в городе нефтяников, гастролерами не избалованном. И кроме того, - вспоминает Вера, - я открывала для себя Маршака, все эти складки, раскладки, скороговорки. Я была 19-летней девчонкой, но, видимо, очень серьезной, потому что люди никогда не доходили до пошлости в отношениях со мной. Я встретилась там с такими потрясающими людьми, как художник Женя Мухин. Рыжебородый художник советовал мне: «давай поставим спектакль о будущем. Ты что, не понимаешь, что «Кошкин дом» - это о революции. Живет кошка, у которой есть благополучный дом. Кто ее лишил всего? Возникает тема Ленина.» Я решила, что художник сумасшедший, но все это хорошо запомнилось.

Наверное, Сахалин был генеральной репетицией моего театра. Я всю жизнь вела дневники и понимала, что воспитывать себя надо только так. Бережно храню зеленую тетрадку с проектом своего театра, там (еще учась в школе) я описала все - каким будет мой театр. Какой должна быть программка, афиша, как должны встречать людей в этом театре? Там были планы постановок Карло Гоцци «Любовь к трем апельсинам», чеховской «Чайки», блоковского «Балаганчика», «Бориса Годунова» Пушкина, цветаевской «Казановы» и «Грозы» Островского. Ужасно, но я до сих пор не изменилась, мне не дает покоя вахтанговская идея - свести «Свадьбу» Чехова и «Пир во время чумы» Пушкина в одном спектакле.

ТЕМА ТЕАТРА

Вернувшись в Горький, она не пошла ни в один из театров, даже мысли такой не было. Устроилась во Дворец культуры завода Орджоникидзе. Уже выстраивалась своя программа, своя афиша. Играли записные книжки и водевили Чехова, «Весенние перевертыши» В.Тендрякова. В 1976 году перешла (вместе с ребятами, конечно) во Дворец им.Ленина. Одним из первых спектаклей на новой площадке, в ставшем потом знаменитым подвале, была не менее знаменитая «Болдинская осень». Было много лауреатств, грамотами и дипломами можно спокойно оклеить трехкомнатную квартиру.
В.Горшкова: С 1982 года театр превратился в зверинец, стал образцово- показательным. На нас водили гостей города, на нашей базе проводили семинары, писали методички. Я много лет проработала в самодеятельности, подчиняясь людям, которые пытались мной руководить. Много лет я была «невыездной», меня не пускали не только за границу, но даже в командировку в Москву или в Питер. Меня долго не принимали в Союз, хотя Москва настаивала. Первый раз мы выехали в город Химки - Союз театральных деятелей тогда бил во все колокола. Мы показывали «Трех мушкетеров», «Осенних вольнодумцев» (мы нашли своего автора - Р.Каца). Потом на Всесоюзном конкурсе в Москве, где было более 40 театров, мы получили единственный первый приз. И последовали приглашению в Евпаторию, в Литву - порвался замкнутый круг.

Для меня этапной постановкой был «Жаворонок» Ж.Ануя, программным был и на всю жизнь останется «Маленький принц» А.Экзюпери. Мы очень берегли этот спектакль - там особенная тишина и за кулисами и в пространстве, особый воздух. Я задумала этот спектакль еще в детстве. Никого не хотела удивить, просто считала, что ребятам, чтобы состояться, нужна серьезная проза. Я не хотела пускать на спектакль 6-летних детей: «вы ничего не поймете, там два с половиной часа текста». А потом пустила. И дети высидели спектакль. И 6-летняя девочка подошла ко мне после «Маленького принца» и сказала: «я никогда в своей жизни ничего подобного не видела и, наверное, уже не увижу.» Я хотела ей ответить, а потом осеклась и подумала, если она так говорит, значит, имеет на это право. Кто знает, сколько дней она уже прожила в этой жизни, если прошедшая жизнь кажется ей такой длинной? Мне очень хочется вернуть этот спектакль к 20-летию театра.

- Ваш театр отличался от прочих тем, что в нем всегда говорили каждому зрителю «здравствуйте», что на стене висели какие-то правила, висели картины, зрителей просили писать отзывы.

- Я перестану жить, когда исчезнут все эти негласные правила, которые начинаются с теплого «здравствуйте, мы рады вас видеть», все наши игры с домовым и дискуссионные клубы. Спектакль не должен быть похож на просто спектакль - это маленькое чудо. С некоторыми нашими программками можно даже играть, они задумывались как игры. В детском театре надо показывать все, мы ж не воспитаем никогда поколение, если будем показывать только «Зайку-зазнайку». Твоей дочке Маше, например, в 12 лет уже пора смотреть Шиллера «Коварство и любовь» - я в этом уверена.

ТЕМА ДЕНЕГ

А потом началось время, когда за все стало нужно платить. Приезжали дяденьки, вымеряли квадратные метры и говорили, что «в этих семи метрах должно заниматься семь коллективов - по очереди».
В.Горшкова: Я обьясняла дядям, что в театре 12 цехов, что у нас много спектаклей. Дяди хитро щурились и спрашивали: «детка, а сколько тебе платят и сколько дней в неделю ты работаешь?». Я говорила: платят мне 120 рублей, а работаю я семь дней в неделю. «Так не бывает, - качали головами дяди, - кружки должны работать 3 раза в неделю по 2 часа.» Потом в «Комсомолке» на первой полосе появилось интервью со мной, я взывала: что же вы делаете, вы же театры разгоняете! Меня «воспитывал» директор Дворца, облсовпрофовское начальство, на меня громко орали, я писала обьяснительные. Тогда я поняла, что пора из этой системы уходить.

- Ты вытащила когда-то множество людей из обычного мира соцреализма в некий придуманный мир, который я бы назвал миром Веры. Как на вас отразились перестройки, капитализмы, рынки? Как существуют актеры на оклады от 60 до 100 тысяч рублей при теперешних ценах?

- Игорь, это бестолковый разговор. Были в театре «головастики» - они мою идею клали на рельсы практические - «мы будем строить театр, ставить спектакли, а что лично я с этого буду иметь?». Так возникали первые конфликты. Я не понимала: если ты обладаешь талантом доставлять людям радость и при этом можешь совершенствовать себя - разве этого мало? Ты же сам знаешь - те, кто хотел связать себя с коммерцией, из театра уже ушли.

У оставшихся - ситуация жуткая, не из-за себя даже (книжник покупает книгу, а потом два дня ничего не ест, чай пьет), а потому, что болеют дети, родители, нужны деньги на лекарства, на книги, пластинки и краски. Конечно, актриса должна быть нарядной и проблемы колготок, блестящих платьев, туфель ее расстраивают. Но театр, спотыкаясь от безденежья, продолжает идти своей дорогой. Говорят, приличная женщина меняет наряды каждый день, а у меня есть праздничный костюм - к премьерам и рабочий - на все остальные дни. Я его стираю и снова одеваю. Честное слово, если бы завтра перестали платить зарплату, но дозволили заниматься своим делом, я с утра пришла бы в театр. Плохо только, что человеку моей профессии и с моими доходами теперь трудно часто посещать московские театры - билет, например, в театр Марка Захарова стоит 10-15 тысяч рублей, а пропуска всякие отпали.

ТЕМА ПОДВАЛА

Была такая идиотская пьеса с изгнанием театра «Вера» из подвала ДК им.Ленина, но авторы, режиссеры и исполнители этой пьесы что-то не торопятся выходить на аплодисменты горожан. Когда «Веру» вышвыривали из подвала, были журналисты и телевидение, вплоть до Центрального - сюжет, истерики, митинги. Автозаводские дети собирали подписи, городские и областные начальники подписывали бумаги в защиту театра. Но профсоюз правил бал.

В.Горшкова: Я знаю этих людей, но не могу назвать их - это недоказуемо. Мы, бывший придворный театр облсовпрофа, вышли из повиновения. И этого мне простить не могли. Все мы, кто руководил коллективами и занимался во Дворце им.Ленина своим любимым делом - А.Канатов, И.Смелкова, В.Емельянов, по сути были придворными. И, участвуя в показах и смотрах, платили дань своим творчеством. О поломанных наших судьбах, конечно, никто не думал. В 1987 году я поняла, что не могу быть «шестеркой», которую используют и бросят, не задумываясь. Я первая вышла из штата Дворца, перестала получать там зарплату.
Из подвала нас все же выгнали. Но господин Анучин убеждал меня, что я не знаю своей судьбы и предназначения. «Вы талантливы, вы созданы не для подвала, - говорил он, - вы должны владеть самым красивым помещением в Нижнем Новгороде». Я не хотела отдавать свой подвал, в который было вложено слишком много труда и души. Это была крамольная история, звонили домой и обещали «мне, суке, руки-ноги повыдергать», рекомендовали аккуратнее дорогу переходить. Об этом знали власти, бучу подняли дети, ЮНЕСКО прислало письмо «немедленно прекратите, не трогайте театр!». Сейчас наш подвал пуст и никому не нужен, в нем хранятся коробки из-под обуви.

А потом прямо около двери нашего театра в день спектакля стреляли (с шести шагов) в К.Ф.Анучина и следователь долго выяснял - знаю я ли я людей, которые могли бы это сделать? И вышел Анучин из этой игры. И я его очень жалела. Все считали, что биржа и Анучин выселяют меня, а мы с ним спокойно разговаривали и даже шутили. Я его очень уважала, считала замечательным экономистом, верила в его интеллект и знание дела. Я - человек наивный и только потом поняла, что кому-то было удобно воспользоваться его именем, чтобы разделаться со мной. Это целая акция, пьеса - «почему стреляли в Константина?».

Есть такие вещи как совесть и справедливость. Мы хотели сохранить театр и остаться в заречной части. Во-первых, потому, что театр здесь родился, во-вторых, потому, что можно, конечно, сконцентрировать все искусство нашего разбросанного по берегам реки города на одной площади, но зачем?

ТЕМА ОБРАЗОВАНИЯ

Несколько лет назад она выступила с идеей собственной школы для театра. Глупо, по ее мнению, заниматься в какой-то странной школе, где не ты преподаешь мастерство и не ты учишь актера. Кто-то его учит, он получает бумагу, что он актер драматического театра и по какой-то странной случайности попадает, предположим, в театр в Перми. Лет пять ничего не играет, потом спивается или ищет себя в коммерции.
В.Горшкова: еще в 1989 году я задумалась о том, что нужно открыть мастерскую. И хотела, чтобы руководителем, профессором в ней был Е.Д.Табачников с его уникальным опытом и знаниями. У нас было потрясающее для людей разных поколений взаимопонимание. Он смотрел все наши спектакли, некоторые - не по одному разу. Он не умалял моих способностей и говорил «ты - мастер», а я не стеснялась этого слова. Комплекс у меня все время был: что такое образование актеров у Горшковой? - это образование, которое дала им сама Горшкова (колдунья, как ты сам сегодня сказал). Мы обсудили все это дело с Е.Д.Табачниковым и решили, что образование должно быть высшим. Я предложила тогдашнему ректору консерватории открыть театральное отделение, он отказался, я обращалась в институт повышения квалификации работников искусств - результат тот же.

Неожиданно за нашу идею ухватился Государственный институт искусства и культуры в Самаре. Мы открыли свой курс, Е.Д.Табачников стал профессором, я - доцентом. Общеобразовательные предметы мы проходим на базе нашего педагогического университета. Специальные же предметы читают специалисты из разных городов - Самары, Москвы. Есть договор со Щукинским училищем о приглашении их специалистов.

Планируется, что будет три мастерских, в которых разные режиссеры будут ставить спектакли, выстраивая новый репертуар театра.

ТЕМА НАЧАЛЬСТВА

Странные люди эти начальники - Вере устраивали рождественские пытки, когда в 1990 (!) году на полном серьезе облсовпрофовское руководство и школьные учителя обсуждали недопустимость религиозной тематики в представлении на новогодней елке - «Горшкова учит детей верить в Христа». Не сомневаюсь, что эти люди нынче сами молятся. Уверовали, видать.

В.Горшкова: Когда нас вышибали из подвала, я ходила к депутату Богданову, еще куда-то обращалась, но почему-то была уверенность, что помочь мне может только Борис Самуилович Духан. Я с ним никогда не беседовала, но помню его дерзким, безумно красивым гордеевским парнем. Я очень радовалась, когда интеллигенция, он и другие, входила во власть. Не помню точно, как называется его должность, но он зам мэра по человеческим и семейным проблемам. Не думаю, что он был в восторге, когда я пришла к нему с проблемами театра - деньги, бюджет, хлопоты. Дом торжеств на Мещере собирались отдавать под Школу искусств. Я удивлялась тогда - зачем отдавать Дом под какую-то несуществующую, выдуманную Школу искусств, когда есть живой и большой бездомный театр?

У меня есть ощущение, что все начальники всех рангов, споря друг с другом, никак не могут взять в голову ситуацию и разговаривают на разных языках. Взяли бы в голову, что стрелять нельзя - и не было бы войны в Чечне. Нашему театру повезло - люди взяли в голову, что прожита жизнь, что воспитано целое поколение на этом театре. Можно его закрыть, но сколько судеб поломается? Дом долго не отдавали, выставляли на аукцион, он был весь разрушен и побит. Когда вьехали, было очень страшно - как мы его поднимем?
Может быть, тут еще дело в извечной российской халатности - канавинское начальство, выдавая нам загаженный Дом с текущей крышей, разбитыми стеклами, вздувшимися полами, подвальными трубами, порезанными (специально!) автогеном, вряд ли предполагало, что через три месяца в нем откроется театр. С залом, костюмерными, гримерными, монтировочным цехом, поделочными мастерскими, комнатой художников и т.д. Мы задумали на этой забытой Богом мещерской земле, где бродят пьяные и выгуливают собак, парк «У Лукоморья» с фонтаном и детским кафе. Мы привезли дуб из Болдина и он прижился. О.Х.Шарадзе подарил тую и голубые ели (их все потом спилили местные жители). Ездили в леспромхоз, привезли саженцы, посадили 176 деревьев.

Все же есть люди, способные понять других людей. На многих наших спектаклях побывала Нина Васильевна Палкина, начфин нашего города, сказала: «поможем». Город не кота в мешке покупал, он знал, какой театр становится муниципальным. Омари Хасанович Шарадзе был когда-то мэром города, и с тех пор, хотя он давно уже не мэр, я ему надоедаю. Управление железной дороги выступает спонсором нашего театрального курса, расплачивается со специалистами, которых мы приглашаем. Шарадзе очень крупно и интересно мыслит - я бы сравнила его по масштабу, по уровню с великим немецким промышленником Круппом. Серьезно.

ТЕМА РОДОВ

Часто вспоминаю давний Всесоюзный фестиваль в Калинине, где я выступал с чтецкой программой, а театр «Вера» показывал свой спектакль. Репетиции у меня прошли удачно, а у них что-то не клеилось, зато на концерте не клеилось уже у меня, театр же выступал ярко, мощно, победно. Как всегда.
В.Горшкова: Театр не создается по штатному расписанию. Можно собрать команду на некую рисковую идею, осуществить ее, но ни театра, ни направления так не создашь. Соединяются разные люди, ты подбираешь коллекцию актеров, ожерелье. Может быть замечательный актер, который при тебе не раскрывается. А может быть маленькая хрупкая девочка, ушедшая из театра, потом вышедшая замуж, родившая ребенка. Когда ребенок вырос, она снова постучалась ко мне: «я хочу играть Эвридику и вы не можете мне отказать». Это замечательно, когда тебя выбирают. Каждый спектакль - разный и в каждом актер ищет свой способ существования. Недавно я почувствовала, что рожать спектакль очень больно (до этого была только радость рождения). Существует уговор, заговор, мне нужно заколдовать людей и ничего с этим не поделать.
Мы - несколько семейный театр. Люди кружатся в этом кругу - влюбляются, женятся, разлюбляются. Я люблю детей, которых они родили. На меня навешивали все личные проблемы, но грязь обсуждений мы резко пресекали сразу. Нельзя перебирать грязное белье на людях. Женщина, родив, познает некоторую тайну и все же снова возвращается в театр. Конечно, что-то в наших отношениях меняется. Понимаешь, есть разные круги жизни. Вот я сижу сейчас с тобой и стараюсь не выглядеть глупой, и стараюсь быть точной и искренней, я тебе доверяю. А есть другой круг - репетиции, в которой я растворяюсь. В тот момент я не знаю, кто я и откуда.

ТЕМА СЕМЬИ

Муж Веры, Михаил Степанович Горшков, долгие годы работавший актером ТЮЗа, с прошлого года - директор театра «Вера». Тоже колдует потихоньку. Как-то Горшковы по случаю заглянули в банкетный зал Дома торжеств. «Чего надо?» - спросила их уборщица. «Да вот смотрю, - сказал Михаил, - театр у нас тут будет в этом здании.» «Какой такой театр?» - всполошилась уборщица. «Да пошутил он», - успокоила ее Вера (вопрос о передаче Дома торжеств театру еще и не возникал в ту пору). «Ничего не пошутил, - обиделся Михаил, - будет здесь театр».

У Горшковых в этом году серебряная свадьба. Трое детей выросло: Степан работает водителем, Вера - учительницей начальных классов, Саша заканчивает школу. Растет внук - тоже Миша. Дети ходят на все спектакли и даже на репетиции. Еще в 8 классе Степан сказал Вере Александровне: «я еще не знаю, счастье ли это - быть сыном такой мамы, как ты, мамы, которая не принадлежит только дому. И нам все время приходится думать о том, что ты - не только наша.»

ТЕМА ТАЙНЫ

В.Горшкова: Тайна жизни - в тайне жанра. История города - это история театра. Я люблю воду и небо. Чаще всего я воспринимаю свой театр как корабль или остров. Но не остров погибших кораблей. Люди жили бы на земле долго, если бы сумели создать себе некий земной рай. Я в этом месте могу думать как хочу, могу придумывать мир, какой хочу. Мой театр для меня - мой земной рай. Мой дом и мое предназначение. Я ухожу от действительности, но не могу уйти от нее навсегда, поэтому выхожу погулять в жизнь (потолкавшись в автобусе, например), а потом возвращаюсь в свой земной рай. Дерево не будет расти, если корни нарушены. У человека не менее глубокая корневая система, чем у дерева. Корни набирают силу и набирает силу ствол, появляются новые ветви, листья.

Театр дает людям кислород. На репетиции я отпускаю кораблик, полный людей, не задавая им маршрут, но определяя цель. Можно использовать артиста как материал, а можно его сваять, родить, и я знаю - как его размять и осуществить. Ведь замыслы разнообразны, а труппа одна и та же. Спектакль - это поиск маршрута. Ты же сам говорил - какая жизнь без театра и какой театр без жизни? Иногда трудно понять - играем мы или живем. В нашем театре нет неглавного дела, каждое дело - главное. Мои артисты - они каждый спектакль играют как последний, хуже или лучше, но как последний. У них нет штампов, они тратятся каждый раз. Если артист холоден и высокомерен, играет для своего носа, зритель тоже не разволнуется. В фойе многих театров висят фотографии актеров и режиссеров, у каждого свое место, свое пространство. Я же очень хочу, чтобы у нас в театре висела большая фотография, где все мы были бы вместе.