Грачевы

Время размытых критериев

Вячеслав и Елена Грачевы - члены Союза художников. В художественном училище, которое когда-то закончили Слава и Лена, теперь учится их сын. Вячеслав Грачев - выпускник института им.И.Е.Репина (в Нижнем их наберется едва ли десяток), за дипломную работу «Нижегородское ополчение 1612 года» был отмечен золотой медалью Президиума Академии художеств. Грачевы - участники ряда крупных отечественных и зарубежных выставок (в Германии, США, Испании, Шотландии, Японии), много их работ находится в частных коллекциях. Ведущая «Темы» Лидия Иванова как-то назвала Славу «живым классиком».
Картины В.Грачева я увидел впервые в кабинете знакомой банкирши, А.В.Федосеевой. Попросил познакомить с автором, попал в мастерскую. Там увидел еще и работы Лены и по давней любви своей к акварели (а акварели у нее удивительно гармоничны и изящны) удивился, что в смутное наше время могут рождаться такие чистые и четкие вещи. И вот я в гостях у художников, за моей спиной Славина картина «Свеча» и я спиной (чушь, конечно) ее мощные красные краски чувствую. Чай остывает, а мы, забыв про него, смотрим альбомы, фотографии и неторопливо беседуем. О картинах, о времени и о себе.

- У меня такое впечатление, что при социализме художники жили хорошо - они рисовали передовиков труда, вождей и доярок, а государство щедро оплачивало эти произведения.

- Это справедливо лишь отчасти. Художник всегда вопреки, будь то социализм или капитализм. Есть, конечно, люди коньюнктурные, они были тогда, есть сейчас, и всегда будут. Но они принадлежат конкретному времени и, когда оно уходит, просто исчезают. Сегодня одна власть, завтра другая. Художники, которые с ней заигрывают, как правило, кончают трагически. Те же, кто несет в себе какую-то программу, стараются с властью не иметь дел. Им некогда, они занимаются профессией. Яркий пример - Аркадий Пластов, который, как вы говорите, доярок писал, но он жил в деревне, знал ее и писал доярок так мощно, что это становилось искусством. Он же, кстати, тогдашним властям в глаза говорил, как плохо живет деревня. Главное - дар божий. Можно выполнять социальный заказ, но личность должна быть, которой есть что сказать на эту тему. Заказы - это нормально. Передвижники получали заказы, Сурикова государство поддержало, заказав ему картоны для храма Христа Спасителя - нет числа таким примерам. Без финансовой платформы нельзя заниматься творчеством. Живопись - штука очень дорогая. Это не только мастерская, краски, холсты, это еще и время, которое уходит на обдумывание, на вызревание идеи. Художник должен иметь время, чтобы просто смотреть, созерцать. Было бы замечательно, если бы власть о художниках вспомнила и дала какой-то нужный городу заказ, но нет - и не надо. Значит, некогда ей, власти, не до нас ей. Мы все равно каждый день работаем. Парадокс, что наши власти смотрят исключительно на Москву, на столичных художников, можно сказать, обезьянничают, а москвичи приезжают к нам, и Гамбург приезжает к нам. Продавая наши работы (в Польше, в Германии, в Америке), эти люди имеют неплохой доход.

- Как вы пришли к своей профессии?

- Мне кажется, что когда человек рождается, Господь в него перстом тыкает - «ты». «Ты» можешь быть писателем, художником или музыкантом. А потом уже об этом узнает (или не узнает) сам человек. Я, например, узнал об этом очень поздно, уже в армии. Родители - люди простые, работали в порту, в школе сильно увлекался футболом и думал даже связать свою жизнь со спортом. В армии же случайно сложилась компания из выпускников художественных училищ и мне страшно захотелось рисовать. В 20 лет я впервые взял в руки кисть. Сам процесс мешания красок нравился, даже неважно было что красить, но очень хотелось писать, особенно маслом. Ночью закрывал глаза - мазочки, мазочки. Потом было Горьковское художественное училище, работа в худфонде, огромный конкурс в институт в Ленинграде. Прошел, хотя и не с первой попытки. Прошли через обычные проблемы «лимитчиков» - прописка, милиционеры, общежитие. Лена, которая воспитывалась на «Иностранной литературе», шла более «правильным» путем. Когда ей было 11 лет, она пришла в художественную школу. «Масло, - говорит Лена, - я так и не почувствовала, с детства полюбила акварель. Родственники были против, считалось, что это не очень серьезная карьера, но я все же поступила в художественное училище».

- Кем вы ощущаете себя сегодня?

- Мы чувствуем себя частью традиции. Это очень важный момент. Когда-то мы с Леной два часа просидели на набережной перед Академией художеств, около сфинксов, вспоминая великих мастеров, входивших в эти двери. В наше смутное время многие стараются избавиться от традиций, замалчивать их. Американцы, французы специальные выставки устраивают, думают о традициях. Неужели нам обязательно надо их потерять, чтобы потом восстанавливать? Учителями моего учителя академика А.А.Мыльникова были И.Э.Грабарь, Б.В.Иогансон. У кого учился Грабарь? У И.Е.Репина. И так далее, в глубь веков. Сейчас время размытых критериев и можно скрыть элементарное неумение рисовать за актуальной темой. В нашей профессии, как в никакой другой, жизненная и профессиональная школа неотрывны друг от друга. Как любил говорить А.А.Мыльников «Академия - это крылья». Высок ее авторитет в мире, потому учились у нас англичане, американцы, китайцы, арабы. Ты можешь потом заниматься реализмом, гиперреализмом, модернизмом, авангардом, можешь уехать в другую страну (таких примеров тоже достаточно), но ты получил заряд профессионализма, который позволяет двигаться дальше. «Зерно», идея дается, конечно, свыше, этого ни одно учебное заведение на даст. Когда мы работаем, мы стараемся отключиться от всего. Еще К.Батюшков говорил, что самая большая благодетель для художника - это терпение. Картины - вещь жестокая и требующая полного погружения. Время потом само разберется, что у кого получилось. Жалко тратить жизнь на выдувание мыльних пузырей. Появляется опыт, но в целом мы остаемся такими, какими были, у нас же не появляется с течением времени третий глаз или третья рука.

- Вы не чувствуете себя «марионетками профессионализма»?

- Мы не считаем себя настолько блестящими профессионалами, чтобы он нами управлял. У нас есть хорошие альбомы, вот Веронезе, вот Ван Гог, мы их открываем и они быстро ставят нас на место.

- Художник и рынок - сочетаемые понятия?

- Художник всегда жил без фиксированной зарплаты, фактически в рынке, и до 17 года, и после, и сейчас. Мы сдавали работы на выставком, на совет и твою работу могли оценить в 30 рублей, а могли в 300. Художники оценивают художников, это нормально. Одно время стали играть в демократию и полезла самодеятельность. Демократия и профессионализм в искусстве несовместимы. Нас никто не контролирует: хочу - работаю, хочу - дурака валяю, хочу - вино пью. И если мы каждый день к девяти утра едем в мастерскую, то мы сами хотим работать. До недавних пор мы и думать не думали о продаже картин, делали за год два-три оформительских заказа, чтобы заработать на жизнь, а все остальное время рисовали для себя. Почему нами сейчас интересуется галерейщики и арт-бизнес? Потому что мы никогда не рисовали для покупателя, мы рисовали и рисуем всегда только для себя. Другое дело, что все расходы теперь, в том числе по транспортировке, аренде зала и т.д., ложатся на самих художников, правда, последнее время нередко помогает с плановыми выставками департамент культуры.

- У вас нет творческих разногласий в семействе? Ведь Слава очень любит весну (весной душа разворачивается), а Лена часто рисует прозрачно- мудрую осень?

- Мы всегда шли от формального. Для нас важна красота рисунка, красота отношения двух красок, их гармоничность. Даже близкие по духу профессионалы всегда спорят, что важнее - «что» или «как». Идея должна развиться, вызреть. Ребенок, родившийся раньше или позже 9 месяцев, реже выживает, так и идея - должна доспеть. Последние несколько лет мы подолгу живем в природе. Даже не «в деревне», а именно в природе. Наблюдаешь за жизнью, за веточкой, за солнышком, за травкой, читаешь или вспоминаешь что-то и вдруг чувствушь - произошло, «поймал». Художник - это постоянное движение от тьмы к свету. Трудно даже обьяснить, как что происходит, но природа устроена очень гармонично. Вы видели пашню после снега? Монументально смотрится. И жизнеутверждающе. Природа не сразу открывается, можно пять лет ходить мимо сломанной липы и потом только ощутить - как она замечательна.

- В Америке все завешано картинами - дома и офисы, больше всего меня поразили вполне приличные картины в туалете одного вашингтонского банка. Деньги в живопись вкладывают и частные лица, и организации - так принято. У нас пока не так. Как чувствует себя художник в нынешнем времени? Как вы относитесь к людям, которые просаживают большие деньги, например, в казино?

- Люди наши должны сами к этому прийти, нельзя их заставить. Пока мы больше зависим от продажи картин на Западе. Причем как бы дорого не продавали там наши картины, мы получаем заранее оговоренную минимальную долю - все определяют посредники, сами мы торговать не умеем. Одно время нижегородские банки начали покупать картины. Купили некоторое количество и на этом пока закончили. Мы иногда недооцениваем покупателя, на самом деле он старается все же выбрать лучшие работы. Мы нормально относимся к людям, которые тратят большие деньги, но нам деньги нужны не для того, чтобы тратить по пять тысяч долларов за ночь в казино - это бездарное занятие, а для того, чтобы можно было, не отвлекаясь, заниматься своим делом, суметь зафиксировать то, что хочешь.

- У вас часто бывают неудачи?

- Часто - говорит Лена. Акварель - техника очень подвижная и быстрая, не прощающая ошибок. Неудачи свои я не выбрасываю, я их откладываю в отдельную папочку, которую никто не видит. А Слава свои неудачи уничтожает. Или исправляет. Когда раз не получается, два, пять, ощущаешь (Слава подыскивает слово) жуткое удовлетворение, когда ломаешь сопротивление вещи и выводишь ее туда, куда хотел. Хотя смотря с чем сравнивать. Есть классика, мировые вершины - Веронезе, Александр Иванов, импрессионисты, до которых трудно дотянуться. Охотник в «Обыкновенном чуде» боялся стрелять, потому что боялся промахнуться. Слава Богу, у нас этого нет, мы можем ошибаться. Очень хочется рисовать. Всегда. И в этом судьба к нам благосклонна.

- Вам мешает то, что вы оба художники, ведь вы же видите гораздо больше, чем я, к примеру?

- Иногда мешает. Но мы всегда откровенны друг с другом. И спорим, и прислушиваемся. Сын тоже часто участвует в наших баталиях, он, по молодости, максималист и жуткий «шашкомахальщик». Но мы не толкали его к тому, чтобы быть художником, он сам это выбрал.

- Известный наш банкир сказал недавно в частной беседе: «я не любитель живописи, но в нашем кругу принято дарить картины на день рождения, и у меня уже скопилась небольшая коллекция.» Вам не страшно, что в подобной коллекции могут оказаться и ваши работы?

- Скорее всего банкир искренне заблуждается. Просто он еще не нашел того, что ему близко (это может быть абстракция или реализм), того, что душа просит. Он не нашел еще самого себя. И кроме того, картина, висящая в офисе или дома, нравится она ему или нет, она работает, дает какие-то импульсы.

- Вы умеете ценить чужие удачи?

- Конечно. У нас есть работы друзей и знакомых, которые нам очень нравятся. Дар понимания - это большой дар. Когда Дягилев в начале века возил русскую выставку в Париж, там были картины Врубеля, которые не имели в Париже успеха. И лишь один Пикассо каждый день приходил смотреть на Врубеля. Художники знают цену друг другу.

- А не обидно вам, что ваших картин нет в нашем художественном музее?

- Они есть, просто их не выставляют. Музей закупил пять работ у меня, говорит Слава, и семь у Лены. Мы мало еще прожили, наверно. Опять же местные, да и живые еще.