Игорь Губерман, Иерусалимские гарики, Москва, Политекст, 1994

Вожди России свой народ
во имя чести и морали
опять зовут идти вперед,
а где перед, опять соврали.

Россия извелась, пока давала
грядущим поколениям людей
урок монументального провала
искусственно внедряемых идей.

Не верю в разум коллективный
с его соборной головой:
в нем правит бал дурак активный
или мерзавец волевой.

В России жил я, как трава,
и меж такими же другими
сполна имел я все права
без права пользоваться ими.

Я Россию часто вспоминаю,
думая о давнем, дорогом,
я другой такой страны не знаю,
где так вольно, смирно и кругом.

Евреи, которые планов полны,
становятся много богаче,
умело торгуя то светом луны,
то запахом легкой удачи.

Как ни богато естество,
играющее в нас,
необходимо мастерство,
гранящее алмаз.

Мне все беспечное и птичье
милее прочего всего,
ведь и богатство - не наличие,
а ощущение его.

Свободой дни мои продля,
господь не снял забот,
и я теперь свободен для,
но не свободен от.

В сей жизни краткой не однажды
бывал я счастлив оттого,
что мне важней не чувство жажды,
а ощущение его.

Встречаясь с дамой тет-а-тет,
теряешь к даме пиетет.

Болит, свербит моя душа,
сменяя страсти воздержанием:
невинность формой хороша,
а грех прекрасен содержанием.

Живое чувство, искры спора,
игры шальные ощущения...
Любовь - продленье разговора
иными средствами общения.

Секретари и председатели,
директора и заместители -
их как ни шли к ебене матери,
они и там руководители.

В евреях есть такое электричество,
что все вокруг евреев намагничено,
поэтому любое их количество
повсюду и всегда преувеличено.

Из-за гор и лесов, из-за синих морей
кроме родственных жарких приветов
непременно привозит еврею еврей
миллионы полезных советов.
Сижу с утра до вечера
с понурой головой:
совсем нести мне нечего
на рынок мировой.

Болезни, полные коварства,
я сам лечу, как понимаю:
мне помогают все лекарства,
которых я не принимаю.

Не в силах дамы побороть
ни коньяком, ни папиросами
свою сентябрьскую плоть
с ее апрельскими запросами.

Когда к нам дама на кровать
сама сигает в чем придется,
нам не дано предугадать,
во что нам это обойдется.

Какие дамы нам не раз
шептали: "Дорогой!
Конечно, да! Но не сейчас,
не здесь и не с тобой!"

В толкучке, хаосе и шуме,
в хитросплетеньи отношений
любая длительность раздумий
чревата глупостью решений.

Молитва и брань одновременно
в живое сплетаются слово,
высокое с низким беременно
все время одно от другого.

В мире царствуют вездесущие,
жарко щерящие пасть
власть имевшие, власть имущие
и хотящие эту власть.

Свободу я ношу в себе,
а внешне - тих я и неловок
в демократической борьбе
несчетных банд и группировок.

Люди воздух мыслями коптят
многие столетья год за годом,
я живу в пространстве из цитат
и дышу цитатным кислородом.

Возглавляя партии и классы,
лидеры вовек не брали в толк,
что идея, брошенная в массы -
это девка, брошенная в полк.

Не в силах нас ни смех, ни грех
свернуть с пути отважного,
мы строим счастье сразу всех,
и нам плевать на каждого.

Мы делим время и наличность,
мы делим водку, хлеб, ночлег,
но чем отчетливее личность,
тем одиноче человек.

Бог техники - иной, чем бог науки,
искусства Бог - иной, чем Бог войны,
и Бог любви слабеющие руки
над ними простирает с вышины.

Меняя цели и названия,
меняя стили, формы, виды, -
покуда теплится сознание,
рабы возводят пирамиды.

Я прожил жизнь как дилетант -
ни в чем ни знаний, ни системы,
зато писал я не диктант,
а сочинение без темы.

Когда сидишь в собраньях шумных,
язык пылает и горит,
но люди делятся на умных
и тех, кто много говорит.

Чтоб выжить и прожить на этом свете,
пока земля не свихнута с оси,
держи себя на тройственном запрете:
не бойся, не надейся, не проси.

О чувстве дружбы в рабской доле
сказал прекрасно сам народ:
кого ... чужое горе,
когда свое невпроворот?

Увы, но улучшить бюджет
нельзя, не запачкав манжет.

Не в том беда, что серебро
струится в бороде,
а в том беда, что бес в ребро
не тычется нигде.

Я евреям не даю,
я в ладу с эпохою,
я их сразу узнаю -
по носу и по ...

Вожди дороже нам вдвойне,
когда они уже в стене.

Без твердости наш климат все печальней,
но где-то уже меряет мундир
директор мысли, творчества начальник,
душевных состояний командир.

Сбылись грезы Ильича,
он лежит, откинув тапочки,
но горит его свеча:
всем и всюду все до лампочки.

Чувствуя нутром, не глядя в лица,
пряча отношение свое,
власть боится тех, кто не боится
и не любит любящих ее.

Очень многие дяди и тети
по незрелости вкуса и слуха
очень склонны томление плоти
принимать за явление духа.

Душа российская немая
всемирным брезгует общением,
чужой язык воспринимая
со словарем и отвращением.

Везде, где есть галантерея
или технический прогресс,
легко сей миг найти еврея
с образованием и без...

Восторжен ум в поре начальной,
кипит и шпарит, как бульон,
чем разум выше, тем печальней
и снисходительнее он.

С моим сознаньем наравне
вершится ход планет,
и если Бога нет во мне,
его и выше нет.

Любовь - спектакль, где антракты
немаловажнее, чем акты.

Мы варимся в странном компоте,
гду лгут за глаза и в глаза,
где все по отдельности - против,
а вместе - решительно за.

В эпоху, когда ценность информации
окрасила эпоху, как чернила,
повысились и акции той нации,
которая всегда ее ценила.

За все на евреев найдется судья.
За живость. За ум. За сутулость.
За то, что еврейка стреляла в вождя.
За то, что она промахнулась.

Если надо - язык суахили,
сложный звуком и словом обильный
чисто выучат внуки Рахили
и фольклор сочинят суахильный.

Он был не глуп, дурак Наум,
но был устроен так,
что все пришедшее на ум
он говорил, мудак.