Андроников Ираклий Избранные произведения в двух томах



 

Андроников Ираклий, Избранные произведения в двух томах:

Том 1:

  1. Речь устная и речь письменная - формы выражения мыслей различные. Написанное кажется искусственным, ненатуральным в звучании. А сказанное, но лишенное интонаций выглядит на бумаге как набор неточных, приблизительных выражений. И текст этот надо еще уметь выправить.
  2. Только в устном рассказе, только в живой речи, как человек сказал превращается - в что человек сказал, ибо интонация может придать слову множество новых смыслов и даже обратный смысл.
  3. Даже знакомые Лермонтова расходились во мнениях о нем. Те, кто сражался и странствовал с ним рядом, рассказывали, что Лермонтов был предан своим друзьям и в обращении с ними был полон женской деликатности и юношеской горячности. Но многим он казался заносчивым, резким, насмешливым, злым.
  • 4. Криминалистическая наука отбрасывает при опознании личности такие признаки, как, например: толстый, худой, румяный, бритый, седой... Устойчивыми признаками криминалисты считают: рост, строение фигуры, фас и профиль лица; строение и размеры лба, носа, ушей, губ, подбородка, разрез глаз, цвет радужной оболочки и проч. Составленное на основании этих признаков описание - словесный портрет - оказывается каждый раз очень точным. И это потому, что устойчивые признаки внешности одного человека никогда не совпадают со всеми признаками другого, как не совпадают, например, отпечатки их пальцев.
  • 5. Рисунки Лермонтова - не развлечение странствующего офицера, не занятие от нечего делать, а род записных книжек поэта, часть его вдохновенной и упорной работы. В них отразилась культура работы Лермонтова, внутренняя связь его многообразных талантов...
  • 6. Сторожит часовню и водит по ней экскурсии сторож-колхозник лет примерно семидесяти.Никогда и нигде еще не доводилось мне видеть и слышать такого экскурсовода! Он рассказывает о Лермонтове так живо, так подробно и достоверно, что кажется, он был командирован в ту эпоху и только недавно вернулся. Но при этом он не упивается знанием прошлого, не живет им. Нет! Лермонтов в его рассказе словно выдвинут из той эпохи, приближен к нам и будто стоит как живой рядом со сторожем.
  • 7. Модные эстетики полагают, что в живописи главное - краски, что краски составляют душу живописи. Это не верно. Душа живописи - идея. Форма - ее тело. Краски - кровь. Рисунок - нервы. Гармония - поэзия дают жизнь искусству - бессмертную душу. Илья Репин
  • 8. Сохранился рассказ (Д. Милютина) о том, что мальчик-половой в трактире Палкина беспокоился, кто будет вместо Пушкина «назначен для стихов».
  • 9. Карамзина перечисляет «милости» Николая, распорядившегося выплатить долги Пушкина, выкупить его имение Михайловское; вдове назначена пенсия в 5000 рублей, детям - по 1500 рублей. Оба сына записаны в Пажеский корпус. «Кроме того, - продолжает Софи, - в пользу детей будет на казенный счет выпущено полное издание произведений Пушкина, которое, вероятно, расхватают мгновенно».
  • 10. Воспоминания, записки строятся на отобранных фактах, пишутся потом с «поправкой па время», с учетом сложившихся мнений. Дневник, хотя записи в нем идут «по следам событий», пишется как документ для истории. А письма содержат описание событий, последствия кото­рых большей частью еще не известны, факты в них еще не осмыслены; в них передано только первое отношение к событию, с теми подробностями, которых не сохранила бы память мемуариста.
  • 11. Машины идут вереницей-одна за другой. На таких скоростях сразу не остановишь. И если с одной случается что-то, то идущие сзади влетают одна в другую и бьются. Называется это «карамболяж». Поэтому, едучи по западногерманскому автобану, испытываешь странное смешение чувств: природной для всякого русского пассажира страсти к скорой езде - с предощущением смертной казни.
  • 12. Я обращаюсь к Ивану Семеновичу Козловскому, нашему замечательному певцу. Он знает чуть ли не всех старых актеров, с довоенных времен добывает им пенсии, поет на их юбилеях, с готовностью откликается на их нужды...
  • 13. Статья, даже самая увлекательная, излагает итоги исследования. Ход мысли ученого, его догадки, сомнения, поиски, заблуждения, находки, неукротимое стремление добыть неопровержимые доказательства своей правоты, распаляемое часами, месяцами, а иногда и годами напряженного систематического труда, горение ума и сердца - все это обычно не находит отражения в статье. А между тем какой исследователь не знал этих мучительно-сладо­стных ощущений...
  • 14. Каждый раз, когда ученый - арабист, геолог, искусствовед, историк литературы - приоткрывает кулисы своей работы, она становится для неподготовленного читателя и увлекательной и доступной.
  • 15. Несколько слов о Холмсе, о котором так хорошо написал К. И. Чуковский. Рассказы о нем в высшей степени отвечали своему времени: они прославляли частную инициативу, энергию предприимчивого человека буржуазного общества, укрепляли в сознании читателей незыблемость частной собственности и буржуазного права. Но в то же время в них заключалось то ценное, что позволяет наряду с рассказами Эдгара По лучшие рассказы о приключениях этого сыщика относить к настоящей литературе. Я имею в виду умение героя связывать отдельные тончайшие наблюдения цепью неопровержимых логических умозаключений, имею в виду «торжество логики», аналитический подход к явлениям жизни, увлекательные поиски доказательств, умение строить гипотезы - именно то, что составляет подлинные достоинства рассказов о Шерлоке Холмсе и побуждает нас систематически пере­издавать их.

Том2:

  • 16. Я понял, что, кроме других полезных функций своих, мозг выполняет еще одну, и притом очень важную, - служит для языка тормозом.
  • 17. Иван Иванович Соллертинский - это был талантливейший, в ту пору совсем молодой ученый-музыковед, критик, публицист, выдающийся филолог, театровед, историк и теоретик балета, блистательный лектор, человек феноменальный по образованности, по уму, остроумию, ост­рословию, памяти, профессор консерватории, преподававший, кроме того, и в Театральном институте, и в Хореографическом училище, и в Институте истории искусств, где, между прочим, на словесном отделении он читал курсы логики и психологии, а другое отделение посещал как студент. И, получая положенную ему преподавательскую зарплату, в финансовой ведомости расписывался иногда как бы ошибкою по-японски, по-арабски или по-гречески: невинная шутка человека, знавшего, как говорят, двадцать пять иностранных языков и сто диалектов!
  • 18. Но эти обширные познания, непрестанно умножаемые его феноменальной памятью и поразительной трудоспособностью, не обременяли его, не подавляли его собственной творческой инициативы... Наоборот! От этого только обострялась его мысль - быстрая, оригинальная, смелая...
    Талант исследователя сочетался у него с литературным талантом и огромным общественным темпераментом, Соллертинскому в высшей степени было присуще чувство современности, он был великолепным организатором, прирожденным педагогом, увлекательным и авторитетным, вдохновенным и щедрым консультантом и при этом свободно владел пером публициста...
  • 19. Голос ломкий, эмоциональная речь тороплива, ускоренна. Но великолепная, утрированно четкая дикция позволяет слышать в огромном концертном зале каждое слово. Какой блеск, какой талант, свобода импровизации, какой ум и покоряющее действие слова! Отточенные и емкие грамматические периоды вмещают образную ассоциативно богатую мысль. Логика в построении доказательства, образа, ясность и, я бы сказал, артистизм мышления; факты, примеры, цитаты, остроумные сопоставления убеждают самого требовательного профессионала и в то же время понятны неподготовленному слушателю.
  • 20. Величественный покой Седьмой симфонии Брукнера передан в «медлен­ных» словах с торжественной инструментовкой: «НачиНаЕтся мЕдлЕННОЕ вОлНООбразНОЕ приращЕНие звучНОсти...»
  • 21. Разве это цитаты в том обыденном смысле, в котором мы привыкли понимать это слово? Соллертинский цитирует с наслаждением, призывая авторов в свидетели, пересыпая и расцвечивая речь их меткими выражениями, он дополняет их, продолжает их мысль, соглашается или спорит с ними. В тексте статей Соллертинского это стартовые площадки, это фразы-ракеты, спутники его мысли...
  • 22. Современный капиталистический мир живет «урбанистическими ритмами, джазом, механизированной аэмоциональной музыкой, живет всевозможными архаизмами, стилизациями, экзотическими новинками и изысканностью импрессионистических гармоний»,
  • 23. Это ваше весьма ценное качество - способность импровизировать и находить общий язык с аудиторией - мы обозначим литерой «А». Буквой «Бэ» отметим тот факт, что вы окончили университет и, как говорится, у вас имеется некоторое образование.
  • 24. Ну, скажем, тебе надо было бы играть скрипичный концерт Мендельсона, который помнят все в этом зале, и ты боялся бы сделать накладку, - это я мог бы попять. Но того, что ты собираешься сказать, не знает никто, не знаешь даже ты сам: как же они могут узнать, что ты сказал не то слово?..
  • 25. Самое удивительное - до девятнадцати лет Хачатурян не учился музыке и не знал нот. Правда, он играл на трубе-«теноре» в военном оркестре. Однако легко обходился без нот, ибо в популярном в ту пору «Егерском марше» играл па своей трубе только одну ноту- «соль... соль... соль...».
  • 26. Шаляпин...был великолепный художник! Бывало, после спектакля едет с друзьями в ресторан, и, пока лакеи тащат всякую всячину, он вынимает из кармана цветной мелок и начинает рисовать па крахмальной скатерти разные морды - карикатуры, автопортреты, эскизы своих гримов. А каналья ресторатор под видом, что скатерть не чиста, тащит другую, а ту, что с рисунками, загоняет поклонникам.
  • 27. Горло Шаляпина ... чудо! Но не природы! Это - чудо работы, систематической тренировки... У Шаляпина от природы - великолепный бас, - редчайшие связки! И обыкновенная глотка. Но его первый учитель пения, Усатов, специальными упражнениями сумел поднять ему мягкое нёбо, расширил стенки гортани, он выучил Шаляпина ...полоскать горло звуками...
  • 28. Слушая оперу, я размышлял в то же время о том, как представить нашим в гостинице свою, как говорили в XVIII веке, конфузию как несомненную, как говорили в том же XVIII веке, викторию.
  • 29. И мировая и русская сцена знали голоса куда более мощные, чем шаляпинский. Немало было очень кра­сивых басов. Но не было в мире голоса, который был бы наделен таким разнообразием тембров и красок. Вспоминается, что написал певец С. Ю. Левик, неоднократно выступавший в спектаклях вместе с Шаляпиным. Мощь шаляпинского голоса была не природной, а следствием его умения распределить свет и тени... (Иначе говоря - менять и разнообразить тембры.) Чисто физиологически голос Шаляпина не был феноменом, по как художественный феномен этот голос неповторим. Только потому, что свой голос Шаляпин подчинил себе до пределов возможного, он звучал у него и мощнее, и звучнее, и шире, чем у других певцов с сильными голосами. И воспринимался как голос небывалый, неповторимый, единственный.
  • 30. Замечательный дирижер Фриц Штидри, возглавлявший в 1930-х годах оркестр филармонии в Ленинграде, говорил, что плохой дирижер показывает то, что обозначено в партитуре, а хороший - то, что ему дает партитура на его свободное художническое усмотрение.
  • 31. Вот так бывает всегда. Сначала ты самоуправный новатор, а потом - убеленный сединами основатель традиции.
  • 32. «Фокус Шаляпина - в слове, - утверждал К. С. Станиславский.- Шаляпин умел петь на согласных... Мне пришлось много разговаривать с Шаляпиным в Америке. Он утверждал, что можно выделить любое слово из фразы, не теряя при этом необходимых ритмических ударений в пении... Не обладая силой звука, например, баса В. Р. Петрова, он производил несравненно большее впечатление благодаря звучности фразы». Действительно, вокалистам известно, что Шаляпин окрашивает слога, «сжимает» и «растягивает» их, не нарушая ни словесной, ни музыкальной структуры.
  • 33. «Никак не могу вообразить и признать возможным, - писал Шаляпин, - чтобы в театральном искусстве могла когда-нибудь одряхлеть та бессмертная традиция, которая в фокусе сцены ставит живую личность актера, душу человека и богоподобное слово».
  • 34. Письмо Глазунова к Анатолию Васильевичу Луначарскому, характеризующее Глазунова как художника и человека, замечательного по дальновидности.
  • 35. Глазунов-Луначарскому: «Глубокоуважаемый Анатолий Васильевич, в Петроградской государственной консерватории обучается по классу теории композиции и игры на фортепиано даровитейший ученик, несомненно будущий композитор, Дмитрий Шостакович. Он делает колоссальные успехи, но, к сожалению, это вредно отражается на его болезненном организме, ослабленном от недостатка питания. Покорнейше прошу Вас не отказать поддержать ходатайство о нем в смысле предоставления талантливейшему мальчику способа питания для поднятия сил его. А. Глазунов 16 августа 1921 года». (Шостаковичу не было еще 15 лет).
  • 36. О В.И.Малышеве: какой разворот работы, какая последовательность, методичность, глубина понимания, энтузиазм без громких слов!
  • 37. Лермонтовские тома «Литнаследства» не опровергнуты, не отменяются, не устарели. Все основательно, проблемно, добротно, документировано, насыщено новыми фактами. Это каскады ранее неизвестных фактов, подвергнутых филигранной научной обработке. Все связано между собой, каждый раз подчинено большой научной проблеме. Во всем обстоятельность, скрупулезность. И - масштаб! При этом каждая публикация обоснована, проверена, пе­репроверена, осмыслена, сопоставлена со множеством других документов... Особо следует сказать о литературном стиле статей «Литнаследства». Никаких упрощений и оживлений. И в то же время изложение деловое, ясное, строгое, чистый литературный стиль. Статьи обтекаемые, сухие, многословные, рыхлые редакция не печатает.
  • 38. Если в 1929 году книга «Архаисты и новаторы» Ю. Н. Тынянова была издана в количестве трех тысяч экземпляров, то в 1969 году та же работа выпущена тиражом в семьдесят тысяч. Эту цифру можно было значительно увеличить, ибо книга исчезла с прилавков буквально в несколько дней. Заметьте, речь о теоретических работах Тынянова. Я не говорю о его романах.
  1. Еще при жизни Пушкина пробовали угадать, кто станет его преемником. Многим наиболее близким его стиху казался Эдуард Губер.
  • 40. Не всякая лекция, полезная для студента, представляет собой телевизионное действие. Здесь нужна особая «драматургия», «стреляющие» сюжеты, увлекательные фа­бульные «пружины», прочные, органичные сцепления фактов-передача должна увлекать, покорять, захватывать, должна открывать неизученное, вводить в существо спора, быть рассказом о судьбе писателя, его замысла пли творения... Разговор отвлеченный, изложение мыслей без напрягающих внимание примеров, без образных представлений, простые перечисления не увлекают, не могут увлечь. Нужны новые формы общения ученых с незримой аудиторией.
  1. Если попытаться коротко объяснить, в чем заключается сущность дарования С.М.Бонди, надо сказать: в сочетании аналитического ума и артистического воображения, в умении глубоко понимать не только результат творчества, но и постигать самый его процесс в умении следовать за мыслями Пушкина.
  • 42. «Во всяком художественном произведении, - говорил Лев Толстой, - важнее, ценнее и всего убедительнее для читателя собственное отношение к жизни автора и все то в произведении, что написано на это отношение».
  • 43. Неповторим ход мысли В.Б.Шкловского, который кто-то сравнивал с ходом шахматного коня... В силу особенностей своего ума и таланта Шкловский видит то, что видят, но не понимают другие... Он растворен во множестве книг, статей, исследований, кинокартин, вышедших за последние полвека. Он катализатор творческого процесса, «дрожжи великой литературы».
  1. В последние годы жизни К. С. Станиславский мечтал так поставить спектакль, чтобы актеры в ходе репетиций не знали, с какой стороны будет зал, откуда будет смотреть на них зритель.
  • 45. Как известно, процесс развития можно сравнить с движением по спирали, когда подымающийся ввысь человек видит то же самое, но с разной высоты и в разных масштабах, постигая видимое в сравнении.
  • 46. Про человеческую походку когда-то говорил Чернышевский: ходьба - это как бы ряд падений, человек падает с одной ноги на другую, но падает, шагая.

Шкловский необычно видит. И говорит необычно. Во Флоренции он зашел ко мне и через секунду сказал: -        Под твоим окном бежит река Арно, намыленная от возбуждения...«Берлин опоясан для меня твоим именем. Все хорошие слова пребывают в обмороке»... «Петербург был наполнен водой, туманом, дворцами, заводами и славой» («Жили-были»)... «Вчера слышал Козловского- голос ангела, тоскующего о Полтаве...«Болезнь долго шла за ним. Потом рядом с ним. Потом впереди него. Он был заслонен  ею.»

  • 47. Эволюционное искусство очень скоро становится нормативным и чаще всего может являть собою высокий урок для последователей. У таких мастеров возникает школа. И таким в искусстве звучащего слова стал А. Я. Закушняк. Яхонтовское искусство прямым образцом для других послужить, вероятно, не может, ибо выражено в неповторимо индивидуальной манере. Но как новатор истинный он оказывал и продолжает оказывать влияние не только на тот непосредственный жанр, к которому примыкает искусство художественного чтения, - но и на искусства соседние: на театр, моноспектакли, эстраду, на радио, телевидение, на чтение, возможно даже на сочинение стихов...
  • 48. Он прошел великую актерскую школу, я бы сказал - великие школы. Он усвоил уроки Станиславского, усвоил уроки Вахтангова и Мейерхольда, с ними работая. И, кроме того, справедливо считал себя учеником Маяковского, ибо учился у него искусству атакующей речи и искусству читать стихи. В еще большей степени определяла специфику яхонтовского театра и его актерской работы «драматургия», на основе которой рождались его спектакли. Драматургом был он сам - Владимир Яхонтов - вместе с режиссером и другом своим Лилей Поповой.
  • 49. Это были произведения, сложенные, если можно применить здесь такое сравнение, из крупноблочного, разнофактурного материала. Яхонтов стремился к тому, чтобы театр его «помогал слушать время»... Что же делал он, выходя на эстраду? Он сплавлял последние телеграммы с сонетами, народные песни с цифрами. Он играл публицистику, докладывал эпопею, делал литературу слышимой, зримой, открывал искусству новые, дотоле еще невиданные миры... Монтаж он строил не на плавности, а на «взрыве». Сталкивая разнородные тексты, он обнаруживал в них новый смысл или обнажал не замеченное никем сходство, стремясь не скрыть, а, наоборот, выявить свою всегда очень острую и всегда очень точно доходившую мысль. Так, рассказывая про открытие Днепрогэса, он читал оду Державина «Водопад».
  • 50. В его [яхонтовском] чтении никогда не бывало ни бытового правдоподобия, ни эмоциональной скороговорки. Слово являлось у него в своей первозданной силе и красоте. Он не проговаривал его - он в него вслушивался, он его нес, демонстрировал, любовался им, посылал его. Он и публику заставлял вслушиваться в слово, вдумываться в слово. Он безошибочно вникал в глубины подтекста, точно находил смысловые центры фразы, куска. В его работах никогда нельзя было услышать ни штампованных интонаций, ни наигрыша, ни любования голосом, красивее которого, богаче по модуляциям, по силе, по нежности и по краскам на нашем веку, кажется, не было. Все это помогало ему донести до широчайших аудиторий красоту стиха, неповторимую прелесть фразы. И было в яхонтовской манере что-то от «замедленной съемки», когда вы постигаете слагаемые - движения, танца, полета...
  • 51. Огромная роль в его чтении принадлежала ритму. Он соблюдал его так, как только музыканты его соблюдают. Он и в прозе находил ритмическую основу. У него и газетный текст звучал как речь поэтическая. С поразительной остротой ощущал он цезуру в стихе, великолепно нес рифму. Как бы медленно он ни читал - вы всегда находились под властью ритма и ждали рифму с нетерпением тем большим, что он любил иногда сделать «люфтпаузу», любил за­держание, легкое замедление... Ритм в его чтении пульсировал, ритм волновал. И как замечательно звучали укороченные окончания стиховых строк - эта торжественная, или печальная, или игривая музыка стиховой речи, ирония веселая или горькая... После Яхонтова уже нельзя читать стихи, не ощущая метр, теряя ритм, роняя рифму, нельзя текст торопить, однообразно мелодизировать или возбужденно «переживать» стихи, вкладывая в них свое «состояние»...
  1. К. П. Брюллов ... писал не портреты, а взгляды (по его выражению, вставить огонь глаз) ».
  2. При въезде в гостиницу Чичиков был встречен трактирным слугою, «живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо».
  3. Одно из важнейших свойств зрелой прозы Толстого - совмещение в ней разных восприятий одного и того же события... Показывая событие с различных точек зрения, Толстой предвосхитил многопланность кинематографа... Три «плана», которые можно условно назвать «крупным», «средним» и «общим» (в литературе это не принято!), даны не в простой последовательности, а вперебивку, причем осмысляются попутно рассуждениями Толстого о характере войны и ходе сражения...
  4. Чередование «планов» представляет собою систему Толстого, отмеченную им еще в молодости как чередование «генерализации» изображения с «мелочностью»... Интересно, что в кинематографе Толстой более всего оценил «быструю смену сцен» - то есть динамическое развитие сюжета - и возможность переноситься от одного события к другому, иными словами - множественность изобразительных планов.
  • 56. Сохранилась фотография Дмитриева «Ночлежный дом Бугрова» - трехэтажное кирпичное строение с высоким крыльцом. Вдоль фасада крупными буквами надписи: «Принимают трезвых», «Табаку не курить», «Песен не петь», «Вести себя тихо».
  • 57. А.Н.Толстой: - «Это большая наука - завывать, гримасничать, разговаривать с призраками и бегать по кабинету. Очень важно проверять написанное на слух... Стыдного тут ничего нет - домашние скоро привыкают...»...
    «Молодой Пушкин черпает золотым ковшом народную речь, еще не остывшую от пугачевского пожара».

«- Когда я не нахожу в своей старой книге, что бы можно было почиркать, мне кажется, что я остановился в развитии».

  • 58. Все ложится на Тицианово широкое понимание истории, хотя Тициан [Табидзе] не историк. Но и тут обнаруживает тончайшее понимание - не гелертерские познания, растущие на грядках цитат, - а понимание сущно­сти, смысла, живого ощущения исторического процесса. И вновь вдохновенен и артистичен... Знания для него не сами по себе, они возбудитель и продолжение мысли, образов, сопоставлений.
  • 59. Симон Чиковани:
    Предвечерняя топь, удлиняясь, лежит на земле,
    Угасающий день безвозвратно уходит в былое.
    Эти строки письма я писал не пером на столе,
    А на дикой скале заходящего солнца стрелою.
  • 60. Для поэзии Чиковани характерна своя образная система, свои излюбленные сближения, сравнения, соизмерения. Но всякий раз они появляются в новом качестве, словно бесконечно богатые оттенки одного цвета.
  • 61. Из стихотворения «Работа»:

Я сдержать налетевшего чувства не мог, Дал сорваться словам с языка, И, как вылитый в блюдце яичный белок, Торопливая строчка зыбка.

Зыбкость вылитого в блюдце белка - образ смелый, новый, точный, глубокий, соединение многих значений: тут назван источник жизни, и будущая жизнь, уловлен миг творчества, застигнута стремительность вдохновения.

  • 62. Поэзия Чиковани лирична и живописна. Но глубокое своеобразие придает ей именно это постоянное присутствие «плодовитой мысли», рождающей «цепную реакцию» ассоциаций... Это - лирика философская. Образ и ассоциативная мысль несут ее, подобно двум крыльям.
    Где рельсы и свищут, и льются, и стелют
    Огни по уже пролетевшим огням,
    Где конь мой Мерани ныряет в метели
    В безжалостной жадности к будущим дням.
  • 63. В молодые годы поэт, потом романист, новеллист, комедиограф, фельетонист, очеркист... И во всех решительно жанрах вы узнаете сверкающий катаевский стиль: сжатую, очень точную, деловую по тону речь, блещущую такой роскошью красок, таким изобилием наблюдений, подробностей, еще никем не осознанных и не схваченных и только им впервые описанных, что по изобразительной силе Катаев стоит в ряду с великими мастерами. Разве можно забыть, как под низким солнцем Черное море горит, словно магний. Или как деревья и люди кажутся нарисованными на зимнем тумане, точно на матовом стекле. Или страницу, где тюлька в рыбном ряду на одесском базаре сверкает грудами серебряной мелочи. Или ту, где на весенних пасхальных облаках вырисовывается боевой самолет.
  • 64. Дело не только в том, ЧТО было сказано, но и КАК. Это КАК не менее важно - интонационные краски открывают далекие перспективы смысла, делают речь объемной, убедительной, многозначной.
  • 65. Кажется, самая краткая надгробная надпись, какую знала Россия до смерти Льва Николаевича Толстого, - надпись, составленная Державиным: ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ СУВОРОВ. Не Александр и не Васильевич, не генералиссимус, не князь Италийский, не граф Суворов-Рымникский, а просто Суворов. На могиле Льва Николаевича нет и этого. Только - зеленый холм.
  • 66. Задача биографа отобрать из россыпи фактов самые главные. Связать их. Осмыслить. Создать образ. И рассказать судьбу. А трудясь, всегда помнить: как не каждый исторический факт - историчен, так не каждый биографический факт биографичен.
  • 67. Некрасов стыдился первых своих стихов - мы их печатаем. Лермонтов, как вы помните, отобрал для печати из всего, им написанного две поэмы, два с половиной десятка стихотворений и «Героя нашего времени». К этому можно прибавить запрещенные цензурою «Маскарад», «Демона», «Смерть Поэта», ну еще альбом последних стихов, которые он не успел напечатать... Нет, мы печатаем все!
  • 68. Если человек выйдет на любовное свидание и прочтет своей любимой объяснение по бумажке, она его засмеет. Между тем та же записка, посланная по почте, может ее растрогать. ... Написанный текст является посредником между людьми, когда между ними невозможно живое общение. В таких случаях текст выступает как представитель автора. Но если автор здесь и может говорить сам, написанный текст становится при общении помехой.
  • 69. Возникли великие литературы, великая публицистика, были созданы великие научные труды, но при всем том ничто не могло заменить достоинств устной речи. И люди во все времена продолжали ценить ораторов, лекторов, педагогов, проповедников, агитаторов, сказителей, рассказчиков, собеседников. Воз­никли великие письменные жанры литературы, однако живая речь не утратила своего первородства.
  • 70. Что же все-таки отличает эту устную импровизацию, в которой воплощены ваши мысли, от речи, вами написанной, излагающей эти же мысли? Прежде всего - интонация, которая не только ярко выражает отношение говорящего к тому, о чем идет речь, но одним и тем же словам может придать совершенно различные оттенки, бесконечно расширить их смысловую емкость. Вплоть до того, что слово обретет прямо обрат­ный смысл. Скажем, разбил человек что-нибудь, пролил, запачкал, а ему говорят: «Молодец!» Опоздал, а его встречают словами: «Ты бы позже пришел!». Но раздраженно-ироническая интонация или насмешливо-добродушная переосмысляют эти слова... Диалог содержит и себе богатейший подтекст, подспудный смысл речи, выражаемый посредством интонаций.
  • 71. Простое слово «здравствуйте» можно сказать ехидно, отрывисто, приветливо, сухо, мрачно, ласково, равнодушно, заискивающе, высокомерно. Это простое слово можно произнести на тысячу разных ладов. А написать? Для этого понадобится на одно «здравствуйте» несколько слов комментария, как именно было произнесено это слово. Диапазон интонаций, расширяющих смысловое значение речи, можно считать беспредельным.
  • 72. Что еще отличает устную речь? Она всегда адресована - обращена к определенной аудитории. И поэтому в принципе представляет собою наилучший и наикратчайший способ выражения мысли в данной конкретной обстановке. Читателя пишущий воображает. Даже если пишет письмо, адресованное определенному лицу.
  • 73. Иные слова и не скажешь без помощи жеста. Попробуйте объяснить: «Идите туда», не указав пальцем или движением головы, куда именно следует отправляться. Я еще не сказал о мимике, которая подчеркивает и усиливает действие произнесенного слова. Все поведение говорящего человека - паузы в речи, небрежно оброненные фразы, улыбка, смех, удивленные жесты, нахмуренные брови, - все это расширяет емкость звучащего слова, выявляет все новые и новые смысловые резервы, делает речь необычайно доступной, наглядной, выразительной, эмоциональной.
  • 74. Чтобы говорить перед аудиторией, нужно обладать очень важным качеством - умением публично мыслить. Это сложно, потому что перед большой или перед новой аудиторией выступающий часто волнуется, а для того, чтобы формулировать мысли в процессе речи, нужно владеть собой, уметь сосредоточиться, подчинить свое внимание главному, помнить, что ты работаешь. Зная заранее, о чем ты хочешь сказать, надо говорить свободно, не беспокоясь о том, получится ли стройная фраза, и не пытаться произнести текст, написанный и заученный дома. Если же не облекать мысль в живую фразу, рождающуюся тут же, в процессе речи, контакта с аудиторией не будет. В этом случае весь посыл выступающего будет обращен не вперед - к аудитории, а назад - к шпаргалке. И все его усилия направлены на то, чтобы воспроизвести заранее заготовленный текст. Но при этом работает не мысль, а память. Фразы воспроизводят письменные обороты, интонации становятся однообразными, неестественными, речь - похожей на диктовку или на ответы экзаменующегося.
  • 75. Документы государственной важности каждый раз читает один - Юрий Левитан, выдающийся диктор. И самый тембр его голоса, артикуляция, манера произносить фразу, интонационная окраска каждого слова уже предвещают значительность экстренного сообщения.
  • 76. В последние годы жизни К. С. Станиславский говорил, что актер, репетирующий пьесу, до последнего дня не должен знать, какая из четырех стен комнаты откроется и с какой стороны будет зрительный зал. Чтобы мизансцена не выстраивалась «лицом к залу», чтобы актер жил своей самостоятельной жизнью, не примериваясь к будущей реакции зрителя.