Архангельский А Цена отсечения

Архангельский А., Цена отсечения:

Для бизнеса это неважно; для бизнеса важна прописка: с кем ты, под кем ты и кто за тобой.
Он не был мистиком; он просто был человеком предчувствий. Что‑то кольнуло, щелкнуло: не ходи, голову сломишь. И - не пошел. Подавил в себе мечту о нефтяном фонтанчике, списал в убытки все, что раздал по пути к отменившейся цели, продал крупные проекты, раздробил масштабные кампании, разверстался вширь и стал середняком. Отказался от охраны, перестал менять машины каждые полгода: скромнее, скромнее, нечего светиться.
Получалась странная картина. Впереди - никаких препятствий для роста, графики похожи на желоб бобслея, развернутый от земли к небу: лети без остановки, охая на поворотах, земного притяжения больше нет; здравствуй, прибыль; почва, прощай! Не вкладывать глупо, но и вкладывать невозможно. Нету пути назад, только вперед и вверх. Но что за следующим поворотом? В какой момент оборвется желоб, и разогнавшийся боб унесет тебя вникуда? Неизвестно. Но точно что улетит.
Газетное слово сильнее реальных событий; оно управляет людьми.
Мелькисаров знал миллионеров, продолжавших ездить на метро и даже не имевших собственных машин: хорошие хирурги, модные архитекторы, адвокаты второй руки.
Собственно, вариантов у нас с тобой немного. Номер раз: ты ничего не говорила, я ничего не слышал, живем как жили. Номер два: ты спросила - я отвечаю. Но без экивоков. Ты уверена, что этого хочешь? Ты подготовилась к разговору со мной? Ты определила цель?... Подумай еще раз. Есть слова, которых лучше вслух не произносить. Потом не отменишь...
Хотела - бью наотмашь. Ты, Рябоконь, красивая и хорошая. Но, прямо скажем, не горячая. Мне тебя не хватает. И что теперь, затевать серьезный роман с неясными перспективами? Или восполнять недостающее? С одноразовыми девочками? Чистенькими, проверенными? Я лично Тёмочку терять не хочу, с тобой расставаться - тоже. А жить по‑ангельски не могу. Так что... Или ты закроешь глаза на то, где я и с кем я. А я тебе гарантирую, что это все по договору найма, без душевных волнений. Или не закроешь, и тогда читай условия первого варианта...
С тобой можно жить, во всех смыслах, надежно. В некоторых очень хорошо, в некоторых - неплохо, но недостаточно, надо бы докупить на стороне. Считай, что у нас будет не просто семья, а семья штрих, с прибавочной стоимостью. Или не будет ничего.
Куда там мужику с его наивным разумом, прямолинейным, как стрелка на брюках.
Музыку вело куда‑то в бок. Обычная, классическая - та стремится вверх и выше, уносится за облака, а потом осыпается вниз, как блестки. Та музыка, что посложнее, двадцатого века, бродит вокруг да около, то отпрыгнет в сторону, то вернется на место. Но даже она - как бы это сказать? отцентрована, помнит про стержень, про фокус, про точку возврата. А эта музыка какая‑то косоглазая, кривая, будто ветер сдувает ее влево, сносит подальше от центра. На ней сосредоточиться нельзя, она от тебя ускользает.
В постели человек еще смешнее; со стороны все эти странные трения, судорожные вздохи, комедийные стоны должны казаться дикими; но кому они нужны - со стороны? Двое так доверились друг другу, что согласились наплевать на мир; им не смешно, их тянет, как магнитом; им по одиночке тесно, а как только сольются - просторно...
Хочешь размягчить клиента, поговори с ним о приятном.
Типовые инвесторы вкладывали в привычное. А куш, как водится, сорвала та, которая взяла ненужное сегодня никому... Все на Востоке? Окажись на Западе. Бери в штат тех, кто не лезет ни в какие рамки - результат не замедлит сказаться.
Услышав слово «деньги», Арсакьев задохнулся; да что интеллигенты понимают в деньгах? даже ударение правильно поставить не умеют, кичатся бесполезным знанием, а говорят - деньгами, деньгах; у денег своя философия и своя, эт‑самое, мистика: деньги как ревнивые девушки, если вы их не любите, они вас тоже не полюбят. Иждивенцы! все убеждены, что мир им должен, кто‑то обязан кормить, обслуживать потребности, добывать, а их дело - презирать добытчика.
Ад - это когда все можешь и ничего не нужно. В молодости мечтал: то куплю, это, и там побываю, и здесь, и всех обыграю. Ну купил. Ну обыграл. Потом и тебя обыграли. Гуляешь в Трафальгарском парке, золотая осень, зеленый газон, безопасность, денег хренова туча, а все неинтересно и не нужно, и ты в ловушке, в настоящем аду.
Боржанинов: Но только это, милые мои, Россия. Знаете такую страну? Здесь как на мерзлом болоте, ничего не трогай, не меняй, не строй. А если по ошибке поменяли, если сдвинули ось, покосили жизнь, то оставьте. Не троньте! Не возвращайте прошлого! И будущего тоже не надо. Лишнее.
Им было интересно и легко друг с другом, как бывает интересно инженерам обсуждать чертеж. Был составлен список действий, разработан план по доводке объекта.
Бульвар помрачнел, посуровел; капитализм капитализмом, дорогие рестораны дорогими ресторанами, а фонари как светили тускло и безжизненно, так и светят. Пробка снова растянулась в оба конца, и уже не яростная, торопливая, а вялая и обреченная.
Кто не знает, что значит быть известным костромским актером (тульским, тверским, даже саратовским) - не поймет. Город тебя обожает, в троллейбусе подходят люди, широко улыбаясь; но денег нет и никогда не будет, и настоящей славы тоже нет.
Интеллигента можно погубить, запихнув в густую человеческую массу. Задохнется. Для человека дела нет ничего страшнее, как сесть на корточки, среди голых безжалостных стен, и отключиться от внешнего мира. Потому что он сам себе не нужен. Неинтересен.
Роман - не брак. Роман не может быть удачным, неудачным. На то он и роман, чтобы иметь конец.
Нанимаете профессионалов, картинка выстроена, баланс взят, а глаз остановить не на чем. Деревянные улыбки, дорогая безвкусица, недолюбленные дети, всем на всех наплевать.
Какая‑то логика в этом есть. Чекисты эту страну создали, им ее до конца и разваливать. А потом, быть может, что‑то и начнется...
Ведь как устроен современный мир? Он преодолел реальные границы. Люди общего круга ищут и находят своих - через форумы, взаимные рекомендации и пересылку адресов. Дескать, этот понимает, с этим можно. Поверх планеты нарастает новый мыслящий туман, планктон для будущего интеллекта; он светится, меняет очертания; в нем бурлят, зарождаясь, идеи.
Без денег счастья нет, но счастье - не в деньгах. Хотелось снова поучаствовать в большом, реальном деле; кольнуться наркотической смесью успеха и власти... Слава Богу, не кольнулся, не успел.
Ей очень нравится решать. Всю жизнь прожила - не знала за собой такого. Да и кто бы мог подумать? Процесс принятия решений - мучительный, тягучий; сотни вариантов толкутся возле сердца, как посетители в приемной; заранее не скажешь, кто и почему пробьется в нужный момент. Но когда случается щелчок, подсознание выталкивает на язык финальные слова, да или нет, по телу разливается блаженство, уверенность в себе подогревает градус жизни, хочется действовать, и пусть никто не встает у нее на дороге!
Каждый сам решает, как ему проще дожить уходящую жизнь: в упругой моложавой оболочке, или в рыхлой, стареющей; долго‑долго сопротивляясь давлению смерти или затевая с нею быструю игру в поддавки.
У любителя другая логика, ее не скалькулируешь. Это как читать селянам лекцию о пользе лекарства во время холерного бунта; ласково послушают, потрясут бородами, кивнут, беззлобно порвут на части и сбросят в колодец: этот с лекарями заодно, отравитель, немчура, ату!
Мелькисаров думал исключительно головой. Никакого гона и страсти. Служебные романы вредят работе; попадаешь в любовную ловушку, упускаешь выгоду, твои приказы обсуждают, все ищут подоплеку: это раз. Никогда не знаешь, почему тебя выбрали - потому что деньги или потому, что ты. Трудно богатому знакомиться; это два. И на работе - либо некогда, либо незачем. Это три. Создавая бизнес, живешь от сна до сна; щиплешь секретаршу не для похоти, а для ее же покоя: любимый начальник доволен, она при деле, все хорошо. А как только отладил процесс, переложил на плечи вороватых управленцев - в конторе делать решительно нечего. Разве что случается ЧП.
Беззащитен неудачник; неудачник боится судьбы - и как бы всем своим видом говорит тебе: не хочу ни за что отвечать, реши мои проблемы, а я потом тебя за это обругаю; нет у человека право на беспомощность. Только у ребенка и у старика.
Меняются устои и устройства. Раньше можно было за одну‑единственную жизнь прочитать все книжки, написанные до тебя, и невозможно перейти из нищеты в миллионеры; теперь миллионеры размножаются делением, их стало как грязи, а книги, изданные в мире за год, потребуют затвора на сто лет. И все равно дочитать не успеешь. Был Советский Союз. И не стало. Не было мирового гиганта по имени Америка. Гигант появился. Китай прозябал, прозябал на обочине. И вызывающе процвел на пару с Индией. Бразильцы отплясали карнавалы и начали захватывать рынки. Это и есть Провидение. Ты чертишь линии, строишь графики; бац, оно направило народы по кривой, и тебя понесло, понесло; скорость нарастает по экспоненте.
Мелькисаров, разумеется, всегда был наготове; делаешь деньги в России - обзаведись многократными визами и несколькими паспортами; один хранится дома, другой упрятан в банковской ячейке, третий в сейфе у надежного посредника; четвертый в боковом кармане: мало ли как обернется.
Вечное правило самозащиты: не можешь обыграть противника - попроси помочь; клин выбивается клином.
Он берет в руки ластик, и медленно, не суетливо, стирает себя. Был четкий штрих - остается пустой прозрачный след от грифеля, процарапавшего бумагу. Были плотные тени - сохранился лишь намек на штриховку. Нет объема, характера. Есть только слабо намеченный контур.
Люди протекают сквозь людей: мужчины скользят сквозь женщин, женщины сквозь мужчин. Почти никто никого не цепляет, никто ни с кем не соединяется: идет беспрестанный отсев, вечная отбраковка, мириады отсечений. Но вдруг совершается сцепка, завязывается узелок. Еще один, еще, еще. Миллион раз мимо, одно попадание; одно попадание - миллион мимо.
Тут начинается самое трудное, самое страшное. Совместный жизненный путь. Долгий. Непредсказуемый. Полбеды, если время застоя; вы совместно загнаны в угол, покрываетесь симпатичным мхом, обрастаете ягелем, а под лежачий камень вода не течет. А ну как время перемен? Год пролетит незаметно, два пробегут, пять; через семь они попытаются поговорить на кухне, а не о чем им говорить... Они уже переплелись, обручились в прямом, не переносном смысле; общий дом, общие дети, общие беды, только радости - врозь. Расставаться, начинать все заново - лень. Оставаться и влачить существование - тоска.
Нет незыблемой точки обзора - нет понимания хода вещей.
Ты просто слишком долго живешь в каком‑то странном мире, где все считается по ходам, бьется доводами, пускается по ложному следу. Ты ведь от нас откупаешься, Степа; стоит с тобой заговорить о какой‑то душевной проблеме, ты тут же спрашиваешь: сколько? Щедро предлагаешь, бескорыстно. Но так, чтобы тебя ни о чем больше, кроме денег, не попросили. Ты думаешь, что люди все такие.
Недовражин не руководил, не вмешивался по мелочам; он, как полководец, наблюдал за общим ходом битвы - и само его присутствие уже вносило строй и ясность. Каждый чувствовал: хозяин здесь, он видит; каждый понимал, что нужно делать, а чего - не надо.
...Имеется такой особый способ жить - все время вести разведку боем. Выскочил из укрепления, подставился под удар, понял, где прячутся огневые точки противника, и быстрей назад, покуда цел. А там, за крепостной стеной, уже развернуты пушки, снаряды быстро подносят, Ты теперь знаешь, куда нужно прицельно бить: огонь, огонь! Добыча будет нашей. Самое главное в этом способе - не думать об ударе в спину. Не то что не бояться, а вообще - не думать. Потому что такое даже в голову прийти не может. За спиной - все настолько свое, что предательство невозможно. Ни при каких обстоятельствах. Иначе никогда не победишь. Ты Мне обеспечивала не тыл (это удел домохозяек‑клушек), а линию обороны.
Каждому поколению - свой кнут и свой пряник. Эти - выросли в покое и достатке, зато не получат простора, будут частью чужого замысла.
Здоровье крепкое, прокаленное. Но как‑то вдруг, внезапно, вырубается интерес. Живешь, решаешь проблемы, все получается; хоп, и оцепенение. Потом справляешься с собой, возвращаешься к нормальной жизни. Но как‑то неправильно мягчеешь. А в этом деле мягчеть нельзя.
Ощущение бильярдного шара, закатанного в лузу. Для вас игра окончена. Лежите, слушайте, как сверху, над вами щелкает кий и раздается тихий выдох.