Веллер М Песнь торжествующего плебея

Веллер М., Песнь торжествующего плебея:

1. Создать лучшего в мире читателя довольно просто: дайте человеку высшее образование, сторублевую зарплату, стандартное жилье, необременительную скучную работенку и отсутствие перспектив. Он побегает‑побегает, попьет‑попьет, и кому бегать трудно, а пить противно,- начнет читать что ни попади. Так рождаются мифы о великих духовных потребностях. Раз прочие потребности все равно не удовлетворить. О сублимация!
2. Человек особенно внимателен и благодарен, когда ему говорят о нем самом. Феномен Трифонова не в его текстах, а в резонансе адресата. Чем тише кругом - тем сильнее резонанс. Испытание временем это обнажение сути.
3. Хороший ремейк эффектен, изящен и многозначен. Мы смотрим (читаем) одно, одновременно помним другое и подразумеваем третье. Расцвет ремейка приходится на периоды упадка. Он лишен главного качества литературы - креативности. Созидательного начала.
4. Астрид Линдгрен так и прожила девяносто четыре года, не дождавшись Нобелевской премии (а кто ее только ни получал уже!). Булгаков не был членом Союза Писателей. А Гегеля не приняли в Прусскую Королевскую Академию Наук.
5. Феномен Довлатова - в точном соответствии читательскому вкусу, уровню, ожиданию. Как зеркало русской читательской аудитории... Литературное произведение есть объект социокультурного пространства, и поэтический анализ без психологического и социологического, как анатомия без физиологии, недостаточен для объяснения происходящего. Будь прост, и люди к тебе потянутся. Но не настолько прост, чтоб они чувствовали себя умнее тебя. Не напрягай!
6. Для такой литературы достаточно самых средних способностей, но необходима нравственная храбрость. Примерно как средний танцовщик на сцене стянул бы колготки и дотанцевал балет голым, помахивая гениталиями. Это слава - а смысл найдут критики; разглядят и зрители, коли это сцена театра, а не душевая. Овладеть искусством минета проще, чем искусством литературы.
7. Да: взлом табу привлекает внимание. Но тогда взломщика сейфов мы должны считать бизнесменом. Деньги он добывает, а взломать сейф может не каждый. Но это в жизни не каждый. А на бумаге - пожалуйста.
8. Откровенная и нарочитая вторичность акунинских романов уподобляет их бутафорским фруктам.
9. Идет время, и обнаруживается все больше хороших старых фильмов. Даже те, что казались при выходе плоскими и убогими, неплохо же смотрятся все чаще! Боже, да там каждую мизансцену решали. И ставили. И играли. И были хоть какие, пусть лживые - но образы. Сегодня манекены ходят куда указано и говорят что велено. И проходят фестивали, и раздаются призы.
10. Он был из тех, кто идет до конца во всем. А поскольку все в жизни, живое, постоянно меняется, то в конце концов он в своем неотклонимом движении всегда заходил слишком далеко и оказывался в пустоте. Но в этой пустоте он обладал большим, чем те, кто чутко следуют колебаниям действительности. Он оставался ни с чем - но с самой сутью действительности, захваченной и законсервированной его едким сознанием; и ничто уже не могло в его сознании эту суть исказить.
11. Эпоха и общество меняют свой угол зрения - и твое изображение уже не похоже на то, что когда‑то казалось им правдой. А трехмерность, истина,- то и дело не совпадает с тем, что принято видеть,- но всегда остаются; колебания общего зрения не задевают их, они же корректируют эти колебания.
12. Процесс создания вещи состоит из следующих слоев: отбор наиподходящего, выигрышного, сильнейшего материала; организация этого материала, построение вещи, композиция; изложение получившегося языковыми средствами. Этот триединый процесс оплодотворяется мыслью, надыдеей, которая и есть суть рассказа. Пренебрежение одним из четырех перечисленных моментов уже не даст появиться произведению действительно литературному.
13. Не нагромождай детали - тебе кажется, что они уточняют, а на самом деле они отвлекают от точного изображения. Каждый как‑то представит себе то, о чем читает, твое дело - задействовать его ассоциативное зрение одной‑двумя деталями. Скупость текста - это богатство восприятия.
14. Никаких украшений! Никаких повторов! Ищи синонимы, заменяй повторяющееся на странице слово чем хочешь! Никаких «что» и «чтобы», никаких «если» и «следовательно», «так» и «который».
15. Необходимо соотношение, пропорция между прочитанным и прожитым на своей шкуре, между передуманным и услышанным от людей, между рафинированной информацией из книг и знанием через ободранные бока.
16. Наляжем на синтаксис. Восемь знаков препинания способны сделать с текстом что угодно. Пробуй, перегибай палку, ищи. Изменяй смысл текста на обратный только синтаксисом.
17. Читайте меньше, перечитывайте больше. Четырех сотен книг достаточно профессионалу. Когда классический текст откроет вам человеческую слабость и небезгрешность автора - вы сможете учиться у него по‑настоящему.
18. Читая, всегда пытайтесь улучшать. Читайте медленно, очень медленно, пробуйте и смакуйте фразу глазами автора,- тогда сможете понять, что она содержит.
19. Профессионализм, кроме всего прочего - это умение сознательно приводить себя в состояние сильнейшего нервного перевозбуждения. Задействуются обширные зоны подсознания, и перебор вариантов и ходов идет в бешеном темпе.
20. «Хороший текст - это закодированный язык, он обладает надсмысловой прелестью и постигается при медленном чтении.»
21. «Не бойся противоречий в изложении - они позволяют рассмотреть предмет с разных сторон, обогащая его.»
22. Сборник рассказов представляется мне не в виде строя солдат, или производственной бригады, или даже компании друзей или семейства за столом, а в виде собрания самых различных людей, по которым можно составить представление о человечестве в целом. Отбор по росту, расе, полу или профессии здесь просто неуместен. По человеку - всех рас, народов, ростов и судеб. А общего у них то, что все они люди с одной планеты.
23. «Когда государство превращается в мафию, то все государственные институты - отделения мафии. Живущие по законам мафии. Одни прорвались к пирогу и защищают его, как двадцать восемь панфиловцев - Дубосеково, другие рвутся к нему, как танки Гудериана к Москве. Да здравствуют советские писатели - продажные шакалы диктатуры бандитов!»
24. «Я не принимаю ваш строй, вашу партию, и нечего на одного Сталина валить все грехи - диктатура рождает диктаторов! Не Сталин - с самого начала начались концлагеря и расстрелы без суда и следствия, и затыкание ртов несогласным, и разорение умеющих работать; до Сталина начали убивать детей, и попирать закон, и бесстыдно лгать народу для достижения своих политических целей...».
25. Сколько было у нас путей - и все ленинские! удивительная геометрия, любой топограф с ума сойдет.
26. Гений - это именной указатель (часто посмертный) на столбовом пути прогресса. Для прогресса хватит одного пути, а для указателя - одного имени.
27. Человек стремится к самоутверждению. И мерит себя относительно других. Больший писатель самим своим существованием затеняет меньших. Быть вершинами хотят многие. Можно подняться выше всех - а можно выкосить всех, кто выше или вровень с тобой. Чаще используют оба способа.
28. В искусстве, как и во всем, остановки нет. Злоупотребление формой - это та часть пути в тени и низине, которую литература неизбежно должна пройти, если хочет выйти на новые вершины. Отказ от поисков новых форм - это лишение литературы перспектив ради сиюминутной прикладной выгоды: денег, рекламирования, успеха.
29. Чтобы увидеть и понять предмет во всех его противоречиях, необходима смена ряда точек зрения.
30. Произведение рождается из диалога ума и сердца. Писатель - это блуждающая фаза, обнаженный высоковольтный провод: достаточно малейшего контакта с чем угодно - и вспыхивает дуга. Есть напряжение - годится и щепка, нет его - не поможет и железная гора, один пшик выйдет. А внешние события могут послужить лишь толчком - но никогда не основой той коллизии идей и чувств, которая есть суть произведения. Кроме того, при физической работе в тяжелых условиях интеллект как бы закукливается, притупляется чувствительность, размышления уходят, уступая место действиям.
31. Удачлив, сволочь. Только и всего. Где другие всю жизнь пахали - он пришел, копнул в сторонке, и пожалуйста. Дуракам всегда везет.
32. Чертовы друзья, заявляющие на тебя права, лезущие когда надо и не надо с услугами и требующие близости взамен. Безмозглые любовницы, постельные трутни, лелеющие выдуманное чувство, урывающие денег, или тела, или души, или жизни, несущие себя в подарок именно тогда, когда тебе этот подарок - как булыжник в стекло. Сявки, паразиты! Если я вам нужен - приходите тогда, когда я сам позову вас.
33. Кино и комикс прикончили театр и книгу, ТВ прикончило все. Каждому свое, один телевизор для всех. Рожа в радужном экране - это слава и деньги. Легальный взлом двери и черепной коробки.
34. Писатель полез в телевизор, как домушник в форточку - за законной добычей. Павлиний хвост посильно блещет в жюри конкурсов красоты, показов мод и КВН; письменник ведет викторины, потешает зал на светских капустниках и свадебным генералом представительствует на всевозможных мероприятиях.
35. Но в присутствии Государственного Лица позвоночник писателя вьет неподконтрольный любовный прогиб, голос льет сладкозвучной нотой бельканто, и лакейская сущность подлого (под‑лог, под‑лежать) сословия явна каждому, имеющему глаза и уши.
36. Писать умеет любой дурак, а судьи кто? ценность написанного определяют два других дурака - критик и книготорговец. Критик глуп и продажен, как ты, и предпочел бы быть писателем, а торговец предпочтет торговать нефтью и автомобилями.
37. В зачаточном, латентном состоянии литературное творчество свойственно, пожалуй, большинству. Меньшинство оформляет рождающиеся мысли, образы, коллизии в связные слова, предложения, абзацы, законченные отрывки - жизнеподобные изложения событий. События могут быть реальными, частично вымышленными или вовсе вымышленными - это уже следующий вопрос.
38. Молодой писатель, если он честный человек с серьезными намерениями, начинает учить себя читать. (Это напоминает разглядывание картины: с четырех шагов - здорово, естественно и просто, вплотную и в боковом свете - неожиданное и даже странное сочетание красок, мазков, линий.) Читая так, он набирает технику и профессионализм.
39. Любить процесс надо. Но иметь до и после любви (нет, не вместо) трезвую голову - тоже надо.
40. Молодой писатель понимает и чувствует, что литература - не зеркало жизни, картина - не фотография: искусство в чем‑то принципиально отличается от жизни, средства у него свои, законы восприятия свои,- искусство условно, и без введенного коэффициента условности получится не искусство, а в лучшем случае копирование жизни.
41. Вы пишете для тех, кто сумеет увидеть в ваших воспоминаниях те же интересные случаи, незабываемых людей, глубокие мысли, неповторимые ситуации, потрясающие тайны, которые видите в своей памяти вы. Для каждого, кто проникнется пронзительностью вашего чувства и впечатлится глубиной вашей мысли. Для любого, кого сумеете сделать на время чтения вашим вторым «я», другом, единомышленником, сторонником.
42. Ложь и умолчание - главные отличительные особенности мемуаров топ‑знаменитостей. Прежде всего, разумеется, это относится к политикам, отставным лидерам. А у журналиста‑литсекретаря, реального автора, нет задачи сделать хорошо - а есть две другие задачи: первая - угодить заказчику в меру его желания представить события определенным образом, и вторая - получить очень приличный гонорар с минимальными затратами жизни, труда, нервов.
43. Бытовые, ординарные, неглавные подробности - должны выполнять служебную роль. Связывать главные события между собой. Дополнять представление обо всем происходившим. Но ни в коем случае не соперничать с главными событиями по объему. Иначе - это как если бы в боевике главный герой меньше бегал и стрелял - а больше спал, ел, мылся, одевался, покупал носки и ковырял в носу (как в жизни и бывает).
44. Мемуары - не агитка и не самореклама, но - исповедальная проза. Или раненая совесть - или искалеченная недолитература, коли ты за литературу взялся.
45. История и литература до безобразного мало передает нам информации о быте, образе жизни прошлых времен. Авторы обычно полагают, что не фиг и упоминать о том, что само собой разумеется... Запомни - ты консервируешь жизнь прожитых тобою времен для последующих поколений. Не свою жизнь, козявка суесловная, а жизнь эпохи ты хочешь передать через свои воспоминания.
46. Такие вещи вообще лучше всех знают карикатуристы и мультипликаторы. То есть художники, изображающие жизнь с очень большой степенью условности. Чтобы существо или предмет были похожи - не обязательно копировать в точности, да это и скучно. Достаточно подметить две‑четыре характернейшие детали - остальное можно подгонять под этот своего рода модуль. Заяц - это длинные уши, куцый хвостик, круглая голова, длинные задние лапы. Хоп - и уже не перепутаешь.
47. Доброта - умение проникнуться нуждами другого; она позволяет понять другого. В действии она неспособна преодолеть встречное сопротивление, подавить чужой враждебный интерес, не поддавшись ему: это отсутствие сильных страстей и целей, слабость и безразличие души. Доброта - чтобы понять, злость - чтобы совершить.
48. Отбор доминирующей детали. Хрущев был маленький, толстый, лысый, бесцеремонный. Но никто из мемуаристов, кажется, еще не отметил главнейшую черту Хрущева - потрясающую энергетическую заряженность. Этот человек даже в немолодые свои главные годы заряжал всё вокруг себя действием, все начинали крутиться.
49. Умолчание есть фигура лжи, а маленькая ложь рождает большое недоверие. Кто явно умолчал о характерном - тот, понятно, мог умолчать и о многом другом. И реальные причины многих действий, которые он описывает, могли быть совсем иными, вправе думать читатель.
50. За неимением в российской традиции до сих пор самых примитивных курсов и лекториев по литературному мастерству - читай постоянно, по пяток страниц в день, внимательно и со вкусом, известные, хорошие, легкие, простые в восприятии книги. «Двенадцать стульев». «Гиперболоид инженера Гарина». «Белеет парус одинокий». «Жизнь господина де Мольера». Это способствует. Настраивает на верный лад. Этому не стыдно и полезно подражать. Вот так примерно надо излагать. Просто и доходчиво.
Пиши короткими фразами.
Избегай банальностей и штампов.
Избегай красивостей.
Избегай рассуждений на общие темы.
Не философствуй.
Больше конкретностей.
Больше описаний - но кратких.
Больше специфики описываемого дела - которой, кроме вас, никто ведь уже толком и не знает.
51. Сначала сказителям легенд и мифов давали хороший кусок мяса у костра и смотрели добрыми глазами. Гомеру наливали вина и могли собрать немного мелочи на дорогу.
52. Достоевский был уже чистый профессионал: гнал листаж к издательским срокам и всегда мечтал об еще двух тысячах целковых. Чехов в славе брал издателей за горло, выжимая возможное до копейки и покупая в Москве доходные дома.
53. Зорко охраняли маститые свою кормушку, и стальные шипы отрастали у них на локтях, и таранные колени прошибали стены и лбы, и бессмертными казались они, как памятники кощеям, и с броневым стуком замыкалась каста.
54. Простая бухгалтерия затемняется тем, что никто не собирается указывать все доходы и платить все налоги, дабы не сорвали последние штаны вместе с гениталиями. При честной уплате всех предписанных государством налогов всеми участвующими в издательском процессе - этот бизнес ныряет в глубокий минус, как подводная лодка при виде бомбардировщика по команде «Срочное погружение!».
55. И хотя народ был оболванен, ибо народ по определению существует для оболваненности, просто формы ее бывают разными, так вот по‑советскому оболваненный народ отчетливо сформулировать для себя не мог, но смутно чуял и инстинктивно понимал, что книжки книжками - а жизнь, знаете, жизнью.
56. О стиле Стругацких: их язык был редкостно чист и смачен. Вроде и слова все обычные, и стоят во фразе в обычном порядке - а перечитывать и цитировать одно удовольствие. Недаром во всей русской литературе XX века они стоят в рейтинге цитирования на втором месте - после Ильфа и Петрова и перед Булгаковым. «Капля пота, гадко щекоча, сползала по спине дона Руматы». Энергетика, мудрость, ирония, приятие жизни - редко‑редко, но случается, выражают себя через отбор и сочетания слов так, что под грамматически корректным, грамматически заурядным текстом «звучит и ощущается нечто», которое трудно сформулировать.
57. Из врожденного нонконформизма и перпендикуляризма характера Татьяна Толстая наплевала на закостеневшую традицию и навертела кружев и словесных узоров, являя стиль изощренный, красивости безоглядные, грамматику сложную и любую, сравнений море и словарь во всю толщину - и все это явно, демонстративно, так, что именно словосочетания и представляли главное достоинство и суть ее текстов.
58. Маленькое черное платье от Шанель являет фигуру и скрывает себя: а на самом деле не являет фигуру, а изменяет так, как потребно фигуре и надо дизайнеру, причем - высший класс - этих изменений не заметно, вроде бы все безыскусно и естественно. А платье купчихи являет себя, до фигуры же ему вовсе нет дела, фигура - лишь несущая конструкция для платья.
59. Текст для чтения глазами написан не так, как для восприятия со слуха. Язык письменного произведения заведомо другой: темп дыхания, интонационный строй, длина и чередование периодов, подбор слов и связи между ними. Мы воспринимаем глазами, гортань в унисон совершает мельчайшие «прадвижения», сопровождающие чтение, голос автора звучит «внутри головы» с поправкой на наши собственные интонации.
60. Не следует воображать «красного директора» реальным руководителем производства - нет, руководил обычный специалист, в обязанности же «красного директора» вменялось расстрелять его при любых неполадках или получить награду в случае успехов. Поскольку награждаться можно многократно, расстрел же повторного наказания не подразумевает, то специалисты со временем кончились, и «красные директора» стали совмещать обязанности расстреливаться и награждаться.
61. Термин «редактирование» восходит к латинскому «редактус», что означает «приведенный в порядок».
62. В числе выдающихся редакторов необходимо назвать Ивана IV и Петра I, значительно увеличивших объем и степень редактирования, а к XX веку отредактированная территория страны занимала уже одну шестую часть всей земной поверхности. Но тут в 1917 году грянул октябрьский переворот, после редактирования превратившийся в Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию. Любой словарь скажет, что французское «revolution» означает «скачкообразный переход в иное качественное состояние». Иное состояние по сравнению с порядком есть хаос.
63. Парадокс объективных исторических законов заключается в том, что все люди по отдельности и вместе хотят одного, в результате же их действий в общем получается совсем другое - часто не только обратное их чаяниям и трудам, но и то, чего они себе вовсе помыслить не могли.
64. Древняя турецкая мудрость: «Главное - это дать происходящему нужное название, а там - хоть ковер из мечети выноси».
65. Красный редактор являлся селекционером, педагогом и имиджмейкером одновременно.
66. Но что под этим может крыться? Как русская матрешка, такое произведение может содержать в себе еще семь смысловых уровней, в том числе неприемлемых и враждебных.
67. В буржуе всегда есть буржуйство - тот комплекс черт, унаследованных от родителей, который при первой возможности делает человека эксплуататором. Ибо раскулаченный буржуй - это еще не пролетарий, так же как и богатый пролетарий - это еще не буржуй: все дело в складе натуры, в нервах и мозгах. Дай им волю - и пролетарий завтра опять будет пролетарствовать, а буржуй буржуйствовать. (Увы, что в конце концов и случилось.)
68. Мучительно наблюдать нетрезвого дирижера, своей палочкой пытающегося нащупать си‑бемоль после работы в клепальном цехе. Неповрежденным оказалось лишь чувство ритма, и играть на барабанах и литаврах многие из них научились; с тех пор эти инструменты так и называются «ударными». Единственным достижением ударников‑композиторов остается чудовищно нудная и примитивная мелодия «Интернационала» - настолько непригодная для исполнения, что звучала всегда только с фонограммы, исполнявшие же ее на всех собраниях пролетарии и редакторы только раскрывали рот, создавая видимость пения.
69. Ударник‑писатель же владел штыком, клинком, саперной лопаткой, обязательно - серпом и молотом, но с грамотой испытывал определенные сложности. Он обладал бесспорной пролетарской сущностью, но затруднялся выразить ее путем изящной словесности.
70. В сборнике «Смерть под псевдонимом» (Воениздат, Москва, 1957) перечисляется ряд фамилий видных советских писателей: Горький, Бедный, Голодный, Железный (так именуют однотипные и сведенные в бригаду эсминцы «Бодрый», «Бравый», «Бешеный» и т.д.- и сразу сущность явления ясна).
71. Трудность состояла еще и в том, что если пролетарский писатель часто не умел писать, то пролетарский читатель еще чаще не умел читать. И при отделениях Союза писателей были созданы бюро пропаганды литературы, которые организовывали встречи читателей с писателями - тем самым одни были избавлены от необходимости чтения, а другие должны были вслух и прилюдно читать то, что они сами же с редакторской помощью и написали: это было как минимум справедливо и создавало стимул к повышению литературного мастерства.
72. Нет ничего опаснее и пагубнее для пролетарского писателя, созданного на самом деле редактором, чем пытаться разорвать животворную пуповину и выставиться перед публикой самостоятельно и без написанного текста. Пока читает - ну, плохо читает, но написано хорошо. Как скажет без бумажки - чисто пациент травматологической палаты с похмелья после вчерашнего визита крановщика, накануне уронившего ему на голову бетонную плиту.
73. Не менее знаменита история о том, как лично Главный Редактор посоветовал даже такому мэтру, как Алексей Максимович Горький, учесть возросшую культуру пролетарских читателей и изменить просторечно‑вульгарное название романа «Е... твою мать» в просто «Мат». Казус редактуры произошел оттого, что автор не понял особенностей дикции редактора и, полагая, что в точности следует указанию, вместо «Мат» переименовал свою книгу в «Мать», что, согласитесь, не вовсе одно и то же. Следствие такого отсутствия взаимопонимания между автором и редактором было губительным и типичным: Горький был лишен редакторской помощи, надломился психически, ничего больше не написал, в стыде бредил бегством за границу на изолированный остров типа Капри (что делать пролетарскому писателю на Капри? явный маниакально‑депрессивный психоз), стал пить, курить, вступил в связь со снохой и вскоре скончался от туберкулеза.
74. Писатель научился говорить читателю все, не говоря ничего, а читатель научился читать то, чего писатель и вовсе не писал. Литература развитого социализма явила и поныне не изученный образец высочайшего эзотерического искусства.
75. Крупный норвежский писатель, лауреат Нобелевской премии Сигурд Хёль на родном языке имеет сомнительное счастье быть известным как «Хули». Трудно ожидать непредвзятого отношения читателя к роману, подписанному таким образом. Хули, «Моя вина». Это уместно в пьяном покаянии у пивного ларька, но не на книжной полке культурного человека.
76. По закону человеческой психологии человеку непереносимо признавать себя бесполезным - но потребно влиять на все, на что он может повлиять. Это его самореализация, самоутверждение, дело жизни и след на земле. Из любимых профессиональных шуток советских писателей: «Что такое телеграфный столб? Это хорошо отредактированная елка».
77. По прошествии лет все это выглядит вполне комичным. Комедия - это когда роняют кирпич на ногу не тебе и не сейчас.
78. Энергичный, высокопотентный человек редко идет в редакторы и еще реже им остается. Исключения единичны. Чаще редактор малосилен характером и умом. Социальная роль такая, подневольная. Редактор боязлив, осмотрителен, не боец. Он не идет вразрез волне - он вынюхивает ветер, чтобы удачнее держать по ветру. Но вынюхать непросто - а проще смотреть, как плывут другие, преуспевающие.
79. Критик - это тот сосед, который рвется подержать свечку в чужой спальне, отстаивая свое право на свободу информации. Это очень приветствуют те, кому не с кем спать или не получается.
80. Критик не имеет задачей понять или верно истолковать книгу; задача его заключается в том, чтобы, отталкиваясь от критикуемой книги, явить максимальный блеск собственного ума, эрудиции и таланта. Книга - не предмет критического анализа: книга есть сырье и материал для создаваемого критиком собственного произведения - статьи, рецензии, эссе; и критик естественно стремится явить себя в блеске своего произведения.
81. Критика - это литература второго рода. Если литература так или иначе питается реальностью, то критика - уже литературой. (Никому не сметь думать о клопах и пиявках!) Это производная от литературы. Писатель дает свое видение мира. Критик дает свое видение литературы.
82. Как правило критик не менее умен и образован, чем писатель. Часто более. И языком часто владеет не хуже. И слабости чужого текста видит лучше. Чего же у него меньше? Креативного начала. Созидательной способности. Энергетического посыла, оформленного в стремление и умение создавать новые воображаемые миры из слов.
83. «Благородному мужу» любая оценка оскорбительна уже сама по себе. Сам факт оценки автоматически ставит оценщика выше оцениваемого. Право оценки уже подразумевает положение оценщика над оцениваемым. Судья всегда выше подсудимого. А кто, черт возьми, этого арбитра на поле выпустил? А он сам выскочил.
84. Новая эпоха сбила с мест критерии интеллектуальные, моральные и социальные. Черное вчера оказывается белым сегодня и, возможно, зеленым завтра, а меньшинство считает, что белое не белое, а голубое: меньшинство предписано уважать; так за что цепляться, где критерий единственной истины? «Как бы» несет функцию релятивности сегодняшних истин. Как бы все обстоит вот так, а на самом деле - черт его знает, может и не так, а может, кто‑то считает иначе, и хотя мне кажется, что я прав, а он нет, но я ведь знаю, что все, возможно, наоборот.
85. Надоедливое, ироничное «как бы» прекрасно отражает снижение энергетики современного общества. Необязательность всего, отсутствие ясных и сильных представлений, за которые говорящий готов встать на дыбы, бороться, рисковать чем‑то ценным, рвать глотку. Невозможно «как бы» в конкретной речи рыцаря, бойца, офицера, инженера, ученого. Зыбкость речи, зыбкость чувств и мыслей.
86. Повышенная напряженность превращает мат в джокер, способный заменить любую карту в колоде языка. Мат экстраординарно экспрессивен. Служит выражению крайней степени чувств. Всегда? Нет. Если материться постоянно - слова себе как слова, просто в некоторых официальных и приличных ситуациях они неуместны, грубы, возмутительны.
87. С детабуированием мата мы добавим к нашим двумстам тысячам слов еще три. Процент в нолях после запятой считайте сами. А потеряем лексический пласт и норму как таковую.
88. В телевизоре вообще трудно говорить. Слово предоставляется по очереди, отреагировать на чьи‑то слова сразу невозможно, а разговор скачет по головам, как растерявшийся заяц; тут ведь главное - отметиться и заявить о себе яркой хлесткой фразой, на выяснение истины времени нет.
89. Некогда афиняне на просьбу спартанцев о военной помощи прислали им двух музыкантов. Подкрепленные музыкой спартанцы победили. Это можно считать первым явлением военной культуры как разновидности массовой.
90. Заработок, премия и вердикт тусовки - заменяют ум, вкус и образование. Знак качества оттискивается не на товар текста, а на очки, сквозь которые принято судить.
91. Модернизм - это преодоление теневой зоны между вершиной достигнутой и еще неизвестной.
92. Примитивно писавший Жюль Верн остался в истории, а несравненно выше ценимый критиками и знатоками Сент‑Бев - только в учебниках.
93. Сравнение золота с серебром решается в пользу платины. Но ее слишком мало: Шекспиры единичны. Чемпионы в беге на сто и на десять тысяч метров - всегда разные люди. Нельзя быть самым сильным и самым изящным одновременно.
94. Аристократы Серебряного века гордятся эстетикой отточенного стиля, небанальностью языковых фигур, отполированным срезом психологического анализа: ум едок, образование изощренно, мастерство доведено до эквилибристики. Это напоминает первого и пресыщенного любовника света по сравнению с первым ухарем‑жеребцом деревни: благоухает, распаляет тонкой игрой и владеет ста способами, но сам знает, что шесть раз подряд доставая и со звоном ему не под силу.
95. Считался Пушкин современниками, не первым, а третьим поэтом эпохи - после Крылова и Жуковского.
96. Сегодня мы поем о любви к Пушкину. Данная форма вокального искусства более всего напоминает строевой марш, где оглушительный звон литавр вышибает последние мысли из голов, назначение которых сводится к равнению на обозначенную трибуну и демонстрации предписанной любви и восторга на единообразно просветленных лицах. И то сказать: любовь не переносит рассуждений.
97. Как всякая святыня, Пушкин давно напоминает ленту Мебиуса: куда ни ткни - есть одна только гениальность при полном отсутствии обратной стороны. Как изготовляется лента Мебиуса - знает любой школьник: берется обычная лента и соединяется в кольцо, но с подворотом другого края на сто восемьдесят градусов. Так мы получаем одно сплошное лицо гения русской поэзии.
98. Когда телеканал открывает новое скабрезное шоу - с ним все ясно: только прибыль интересует, а быдлу это интересно, а быдло составляет большинство, вот и рейтинг, вот и приход от рекламы подскочил. Ради своих денег они хотят, чтоб быдла было побольше: подстраиваются под него, щекочут. Так утверждается быдлизм как норма жизни: лба поменьше, гениталий побольше.
99. Старая французская присказка: нижнее белье следует иметь, но не следует показывать.
100. Публичность бывшего интима оборачивается частичной, я бы сказал, духовной кастрацией. Усекновением самых сильных ощущений. Ничего: вот вам прокладка, вот вам виагра, вот вам презерватив, вот вам работники сексуальных услуг, вот вам объявление о гарантированном лечении импотенции, а ее все больше, зато детей все меньше. Обалдуи, вы думали, что вы раскрепощаетесь и учитесь получать от жизни все, потому что чего ради лишать себя чего‑либо? Это вы так вымираете! Выпуская пар в свисток, слова в толпу и сперму в презерватив.
101. Плохо! Просто видеть надо дальше, чем на полшага вперед.
102. В любой сфере сознания человека есть иерархия доминирующих величин и ценностей.
103. В культуре плохо обстоит дело с объективными критериями, зато хорошо - с желанием каждого человека и народа быть покультурнее (позначительнее) в собственных глазах. Поэтому обычно строят два Пантеона - собственный, «национальный» - и мировой, общий. Свой к глазам поближе - мировой подальше: происходит перспективное искажение величин, двойной стандарт.
104. Лучшие асы‑истребители русских, англичан и американцев по числу сбитых ими самолетов в Люфтваффе вообще не были бы заметны среди прочих: 30-50 побед против 200-300. Но герои выбираются из тех лучших, которые есть. Запомните эту простую формулу: Герои выбираются из тех лучших, которые есть. Она применима ко всему в культуре. Ко всему.
105. Пикассо, много лет Первый Художник XX века, был гениальным саморекламщиком. Пардон: грамотно себя позиционировал. И все знали: коллаж‑примитив «Герника» есть великое произведение искусства. Умер старенький Пикассо. И как‑то все больше предпочитают ему Дали. Клоун знатнейший!- но картины выглядят искусством гораздо больше концептуальных композиций его земляка Пабло, мастерство и мысль более явны.
106. Бездарный и беспрецедентно жестокий маршал Жуков не оставил после себя ни одной сколько‑то самостоятельной и ценной военной мысли, не спланировал и не провел ни одной операции, где хоть какую‑то роль играло военное искусство, переигрывание врага полководческим умением. Только подавляющим преимуществом в живой силе, технике, боеприпасах, топливе. Только гибелью своих солдат многократно большей, чем у врага. Бесспорно умел одно: беспощадно добиваться исполнения любых своих приказов, невзирая на любую бессмыслицу и кровь. Но России нужен великий полководец в выигранной войне! Сознанию народа нужна персонификация славы! И вот стоит конный памятник Жукову на Манежной. Ибо в структуре социокультурного пространства необходимо конкретизировать этот знак.
107. Россия уже два века помнит и почитает декабристов: пять повешенных, десятки сосланы в каторгу. Но Россия не желает помнить о сотнях солдат, которые поверили посулам заговорщиков‑декабристов и были на Сенатской расстреляны на картечь. Эти обманутые декабристами солдаты, умершие вполне мучительной смертью - лишние в русском социокультурном пространстве. Их не надо. Они мешают чистоте знака: декабристы - благородные герои и мученики.
108. Нас не интересуют положительные качества Гитлера и отрицательные качества Пушкина. Это не люди. Это знаки. Более того - знаки, поднятые до символов.
109. Сегодняшнее искусство позиционирования прежде всего заключается в том, чтобы внушить толпе достойную «одетость» голых королей. А поскольку короли нужны всегда, и троны есть всегда, и сидеть на них кто‑то же должен, и голость и одетость любых королей относительна - то - - мы заменяем короля Знаком Короля. Это на голом месте королем становится в борьбе с прочими самый крутой. А где есть уже структура королевства и трон - любой усидит, подсадить, дело‑то кругом само пойдет.
110. Слабость романа может маскироваться обилием материала и многословным жизнеподобием; слабость короткого рассказа нага и очевидна.
111. Короткая проза, читаемая за один раз без признаков утомления, допускает большую концентрацию текста, большую лаконичность, формальную изощренность, густоту стиля: читатель может медленно смаковать трудную фразу и отдельную деталь, держа одновременно в сознании рассказ целиком.
112. Рассказ - отчасти стихотворение в прозе, отчасти роман в миниатюре. Доля соучастия читателя при чтении поэзии максимальна, при чтении хорошего рассказа - близка к ней, роман же - наиболее «разжеванный» из литературных жанров, он более прочих говорит все сам и менее требует домысливания и расшифровки.
113. И «Повести Белкина», и «Герой нашего времени», и «Красное и черное», и «Гамлет», весьма низко расцененные при появлении, обрели признание не скоро. Такова судьба всего, что опережает свое время, определяя пути развития культуры.
114. Как актер может произнести фразу с двадцатью разными выражениями, так писатель может описать одно и то же явление двадцатью разными способами - и это будут двадцать разных произведений.
115. Повторим Гете: «Хорошая книга дарит двойное наслаждение: человеческое - от сопереживания рассказанному в ней, и эстетическое - от того, как она написана».
116. Художественное же мышление - в простейшей форме - это умение сочинять, придумывать истории, переделывать в уме ситуации.
117. Пушкину лучше работалось осенью, Александру Грину - зимой, Лев Толстой писал утром, Бальзак - ночью.
118. Так называемый творческий тип психики - это повышенная восприимчивость, раздражительность, широкий диапазон чувств от депрессии до эйфории. Писатель практически всегда интраверт, его внутренние переживания преобладают над внешними поступками.
119. Любознательность, мечтательность, склонность к фантазированию, постоянные размышления - та почва, в которой прорастает зерно замысла. Настоящему писателю всегда есть что сказать, он полон мыслей, чувств, энергии, нужен лишь малый толчок, чтобы воображение начало воплощать все это в конкретную литературную форму.
120. Таким толчком обычно выступает момент объективный, внешний - случай.
121. Случай как бы оплодотворяет потенциальную возможность писателя. Он не столько причина, сколько повод к возникновению замысла, как шорох - повод к сходу лавины, а причина - в массе снега и крутизне склона. Случай годится лишь для того, кто может им воспользоваться.
122. Хемингуэй переосмыслил и вывернул наизнанку «Идиота» Достоевского, заменив добрейшего и беспомощного Мышкина боксером Коном в «Фиесте». Акутагава в «Бататовой каше» предложил обратный вариант «Шинели» Гоголя: бедный маленький человек получает желаемое в огромных размерах. Парадоксальный ход мыслей вообще плодотворен.
123. Детство живо в любом человеке,- а у писателя хорошая память. Пиноккио, Чипполино, Незнайка, Микки‑Маус, Алиса - детские игры взрослых людей.
124. Знание дает материал для произведений. Понимание позволяет использовать этот материал, не копируя, а трансформируя его в художественный текст. Знание без осмысления дает очеркиста‑описателя. Понимание глубинных и вечных проблем жизни без достаточного знания житейских реальностей ведет обычно к эстетизму в башне из слоновой кости.
125. Владимир Гиляровский прожил редкостно богатую жизнь - был бурлаком, грузчиком на Волге, табунщиком в калмыцких степях, солдатом русско‑турецкой войны, бродячим актером, арестантом, репортером уголовной хроники, выходил из головоломных переделок; описал свои приключения, затмевающие биографии Джека Лондона и Бенвенуто Челлини, но литературной величиной не стал. Описательный способ - копирование действительности, и в этом его бесплодие. Литература начинается тогда, когда писатель показывает читателю нечто, чего читатель сам на его месте увидеть бы не сумел.
126. Как жаждущая любви девушка всегда найдет, в кого влюбиться, так охваченный жаждой творчества писатель всегда найдет подручный материал для воплощения замысла. Глина под ногами у каждого, лепить из нее - вопрос таланта. Художник - это тот, кто способен увидеть смысл и почувствовать прекрасное в любой мелочи рядом с собой, сказал Бергсон.

•127. Часами созерцая крошечный садик в два квадратных метра, японец приобщается к вечности. Он умеет видеть то, на что смотрит.

128. Осмысление материала означает умение увидеть в маленьком факте большой смысл, ибо наимельчайший факт - проявление всеобщности жизни.
129. «Сокровенные части тела баронессы можно держать в руках, но нельзя называть их так, как они называются, хотя эти же слова можно орать перед ротой матросов»,- писал Соболев в «Капитальном ремонте».
130. Аналитический ум, постигший закономерности жизни, способен по нескольким подробностям восстановить событие целиком. Это сродни дедуктивному методу Шерлока Холмса.
131. Хорошему писателю нет надобности изучать описываемое во всех деталях - ему достаточно знать узловые моменты, правдиво воссоздать остальное позволят ум, логика, опыт, знание людей, талант.
132. Револьверная композиция. Здесь событие показывается с разных точек зрения глазами нескольких героев, подобно тому, как деталь, доводимая до нужной формы, поочередно обрабатывается несколькими резцами, подаваемыми вращающейся обоймой. Это позволяет и диалектически рассмотреть происходящее, и показать героев как со стороны, так и изнутри, их собственными глазами.
133. Иногда первая фраза просто хороша сама по себе и долго живет в памяти писателя невостребованной: ее не к чему приспособить. Постепенно звучание ее расширяется, она обрастает дополнительным смыслом, возникает паутина ассоциаций, из которых постепенно прорисовывается контур рассказа, созвучного этой фразе. В такой ситуации первую фразу можно уподобить паровозу, вытягивающему из темного тоннеля поезд рассказа.
134. Все средства художественного языка по мере развития и распространения их употребления теряют свою свежесть, стираются, пользоваться ими становится как бы неприличным: «Это плохо, потому что банально». Но есть тот уровень языка, который не может стать банальным: краткая передача информации.
135. Изображая контраст, автор стоит как бы на пограничье между двумя его сторонами, и картина получается двойственная, диалектичная. (В этом гений Чаплина: «Смешно, но невесело...»).
136. Несколько десятков тысяч слов активного словарного запаса дают неисчислимое количество сочетаний и комбинаций. Но умение писать - это лишь во‑вторых умение адекватно излагать на бумаге свои мысли, чувства, впечатления; во‑первых же это - умение наблюдать, фиксировать, анализировать, мыслить.
137. Стиль являет собой диалектическое единство языка как средства мышления и языка как средства передачи информации.
138. Лишь авторское отношение обычно разделяет слова «бандит» и «партизан», «бунтовщик» и «революционер» (невольно вспоминается: «Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе.»).
139. Инверсия подчеркивает значение какого‑то слова («Он любил жить» - «Он жить любил»: слово не на своем привычном месте вызывает повышенное внимание и ему придается читателем повышенное значение).
140. Точка может стоять в любом месте. Предложение можно рубить на любые куски. Плавное течение речи сменяется отрывистым стуком забиваемых гвоздей: «Никогда. Я. Не. Вернусь. Сюда».
141. Тире может выделять любое слово, любой оборот, членить фразу на отдельные обороты, интонационно подчеркивая их значимость. Достаточно раскрыть раннего Горького: «Дело - сделано,- мы - победили!» «Ну, что же - небо?- пустое место... Я видел небо».
142. Вообразите марафонский бег с барьерами. В принципе возможно, но невероятно вымотает бегунов и будет действовать на нервы зрителям,- хотя бег с барьерами на сто десять метров - зрелище вполне увлекательное. Так и длинная проза требует более плавного и спокойного ритма, рассказ же допускает самую жесткую ритмическую организацию фразы, иногда совершенно родственной фразе поэтической. Жесткий ритм увеличивает напряжение фразы, повышает ее эмоциональную нагрузку до уровня, который невозможно поддерживать долго.
143. В современном портрете (как и вообще в описании) деталь обычно играет роль своего рода колышка, к которому привязывается воображение читателя, дорисовывающее недостающие черты (ибо всего перечислить невозможно, да и не надо - нагромождение подробностей лишь помешает воспринять цельный образ).
144. Знаменитое чеховское «тень мельничного колеса чернеет на плотине и блестит в лунном свете горлышко разбитой бутылки - вот и пейзаж готов!».
145. Напор действия искупает недостаток деталей. В «Трех мушкетерах» пейзажами и интерьерами не пахнет: по прочтении семисот страниц мы даже не знаем цвета мушкетерских плащей!
146. Доктор Ватсон излагает события банальным языком - но этот банальный язык выразителен и эффектен. Все произведения построены одинаково - но эта одинаковость доставляет наслаждение читателю: он встречает старых друзей и предвкушает то интересное, что сейчас начнется. («Шерлок Холмс» - предтеча бесконечных западных телесериалов: зрители (читатели) жаждут продолжать знакомство с любимыми героями.)
147. Бабелевская Одесса - это четыре рассказа общим объемом двадцать восемь страниц. В памяти же она предстает куда более пространной книгой. Текст перенасыщен красочными, бьющими деталями, фраза смачна, выразительна, самоценна,- Бабель один из самых цитируемых у нас в разговорах писатель.
148. Сущность парадокса заключается в том, что явление разворачивается на сто восемьдесят градусов и рассматривается с обратной, противоположной стороны. Плодотворность такого подхода очевидна: с обычной, лицевой стороны явление и так каждому видно и понятно. Парадоксальный подход позволяет, таким образом, видеть обе стороны явления, прямую и обратную: возникает тот самый диалектизм, многозначность, полифония.
149. Каждый ответ правилен, и ни один не является полным. Многозначна, неисчерпаема, диалектична жизнь, и все в ней одновременно и так, и не так, и еще как‑то.
150. Талант - это всегда нечто единичное, своеобразное, индивидуальное, и поэтому вмешательство одного таланта в работу другого - это всегда искажение, нивелирование, усреднение: попытка впрячь лебедя и щуку в одни сани. Два таланта никогда не могут совпасть, на то они и таланты, итогом может быть лишь некий компромисс, а компромисс всегда достигается на почве общепринятости, обычности, привычности: и своеобразие талантливого произведения ослабляется, сглаживается.
151. Когда Белинский решил поредактировать юного Достоевского, это привело лишь к пожизненному разрыву - от которого, кажется, Достоевский не пострадал.
152. Не спорьте прямо - уходите на «качели»: если обвинение формально - давите на психологию восприятия, и наоборот. Таким образом получится, что как бы и редактор прав, но и вы по‑своему правы.