Млечин Л Евгений Примаков ЖЗЛ

Леонид Млечин, ЖЗЛ, Евгений Примаков:

1. Что вырабатывает общение с Востоком? - Спокойствие, умение ждать, умение адекватно реаги­ровать на то, что говорит другой человек и что он думает, умение проникать в слова, умение выжидать, умение гово­рить иносказательно, то есть по-восточному.
2. Он удивительно быстро учится и умеет в очень корот­кий срок вникнуть в суть проблемы, которой он до сих пор не занимался, - говорил Валентин Зорин. - Очень хваткий ум, очень четкое мышление и умение увидеть суть.
3. Всеволод Овчин­ников: Он с большим интересом расспрашивал меня о Японии, о Китае, интересовался парадоксальными противоречиями между этими странами. И, рассказывая ему об этом, я чув­ствовал, что как бы в коня корм. Когда слушатель хороший, то по характеру дальнейших вопросов понимаешь, что он действительно интересуется и разбирается. И главное - он не считал зазорным проявить свое незнание в чем-то, спро­сить, причем по делу спросить. Он умеет слушать. Это очень ценное качество. Одно дело, когда говоришь и чувствуешь, что у человека в одно ухо вошло, в другое вышло. А можно так реагировать на услышанное, что говорящему приятно и он понимает, что не зря сотрясает воздух. Вот Евгений Мак­симович как раз очень хороший, тонкий слушатель и уме­лый, говоря милицейским языком, раскалыватель людей. Он умеет разговорить человека, помочь ему раскрыться. Или заставить его раскрыться.
4. Всеволод Овчинников: Всем кажется, что цивилизация состоит из трех составных частей - древнегреческое искус­ство, римское право и христианская мораль. А за пределами этого только варварство. Человек, который знает культуру Ближнего, Дальнего Востока, более сбалансированно отно­сится к культуре вообще.
5. Есть еще одна черта Примакова, о которой я хотел рассказать, - это кураж, - говорит Всеволод Овчинников. - Это слово трактуется по-разному, но я понимаю кураж как готовность и желание принять вызов на невыгодном для се­бя плацдарме, проявить себя в том, что вроде бы не являет­ся его чашкой чая, как говорят англичане.
6. Всеволод Овчинников: была в нем такая японская черта (хотя он ничего общего с японцами не имеет) - стремление к кон­сенсусу, к поискам гармонии. Вокруг него всегда складыва­лась атмосфера взаимной доброжелательности и баланса интересов и компромиссов. Он распространял вокруг себя дух согласия.
7. Николай Иноземцев ценил Примакова и как организато­ра, и как аналитика. Примаков пишет лаконично, четко. Он быстро схватывает, видит текст. Он великолепно, по-дело­вому проводит встречи, совещания... Он возглавил разработку метода си­туационного анализа. Это мозговая атака: собираются лучшие специалисты и на основе обсуждения по определен­ному сценарию предлагают варианты решения какой-то ак­туальной проблемы. Например, анализ ситуации на рынке нефти. Какие факторы повлияют на цены? Будет ли расти добыча? Как поведут себя Иран, Ирак, Саудовская Аравия?..
8. В Примакове есть одна черта, о которой мало кто зна­ет, - говорил Колесниченко. - Он саморазвивающаяся си­стема, он быстро все схватывает, мгновенно усваивает новое... Примаков много читал, ездил, но главным образом ин­теллектуальной энергией его питал институт. Там он мог по­лучить любой материал на любую тему - мировая политика, экономика, рабочее движение. В институте существовал ин­формационный отдел из ста двадцати экспертов, которые готовили огромное количество рефератов, сводок и справок.
9. Евгений Максимович обладает гениальным даром за­воевывать расположение и особенно наверху. Его секрет - в умении показать свою полезность, в том числе в выдвижении идей.
10. Александр Яковлев: Михаила Сергеевича вообще трудно понять. Это вещь в себе. Добраться до души Горба­чева невозможно - это человек-луковица.
11. Разговаривать с Дэн Сяопином было очень интересно, но невероятно трудно. Китайцы не уверены, что разум западно­го человека способен постичь сложность любой ситуации. Здесь - загадочное для европейца лицо Дальнего Востока, лицо, лишенное в своей застывшей непроницаемости вся­ких признаков «зеркала души». Показать, что творится в твоей душе - значит нарушить всякие приличия, потерять свое «лицо». Дерево дорожит своей корой, человек - своим лицом, говорят китайцы.
    Переговоры с китайцами напоминают тщательно отрепе­тированную пьесу, в которой нет ничего случайного и в то же время все выглядит экспромтом. Китайцы помнят каж­дое ваше слово. В свою очередь, каждое замечание, сделан­ное китайцами, является как бы частью мозаики, общей картины. У европейцев создается впечатление, будто они ве­дут бесконечный разговор с неким единым организмом, ко­торый все помнит и, кажется, обладает неким единым, ин­тегральным интеллектом. Это порождает трепет и бессилие перед подобной самодисциплиной и преданностью своему делу. Миллиардный Китай вообще внушает благоговейный страх.
    Другая древняя китайская традиция - никогда не пока­зывать, что существует какая-либо необходимость в сотруд­ничестве с иностранцами. Предложения, с которыми китайцы соглашаются, выполняются с поистине волшебной эффек­тивностью. Другие идеи просто растворяются в непробивае­мых облаках приторно-вежливых фраз.
12. На слова Шеварднадзе: «Так не следует действовать на Ближнем Востоке!» - Примаков вспылил: - Это меня, который занимается Ближним Востоком со студенческих времен, поучаете вы, закончивший заочно пе­дагогический институт в Кутаиси? Вмешался Горбачев: - Евгений, прекрати сейчас же. Шеварднадзе слов Примакова, разумеется, не забыл. Советская дипломатия продолжала действовать, как двухголовый дракон.
13. Александр Яковлев - о Примакове: Он не консерватор, он просто никогда не торопился с выводами. То, что можно сказать сегодня вечером, он пред­почитал сказать завтра утром.
14. Янаев с удивлением посмотрел на председателя КГБ: - Мне докладывают так, как есть. Крючков улыбнулся: - Вот и неправильно делают. Надо докладывать то, что надо, а не то, что есть...
15. Нарком иностранных дел Георгий Чичерин считал ГПУ своим личным врагом, о чем высказался в необыкновенно откровенном политическом завещании: «При Дзержинском было лучше, но позднее руководите­ли ГПУ были тем невыносимы, что были неискренни, лука­вили, вечно пытались соврать, надуть нас, нарушить обеща­ния, скрыть факты... ГПУ обращается с Наркоматом иностранных дел, как с классовым врагом... Внутренний надзор ГПУ в нашем наркомате и полпредствах, шпионаж за мной, полпредами, сотрудниками поставлен самым неле­пым и варварским образом...»
16. К нему многие со­трудники приходили с различными радикальными идеями - предлагали и то изменить, и это. Примаков выслушивал их внимательно и отвечал: - То, что вы предлагаете, это правильно. Я с вами совер­шенно согласен. Это очень интересно и очень полезно. Но не сегодня: нас не поймут. Тут сейчас такое поднимется - увы, это невозможно. Это мы сделаем позже.
17. С ним [с Крючковым] произошло то, что случается со слугой, ко­торый днем разнашивает туфли для господина, а ночью тай­но их примеряет. Изо дня в день он докладывал Горбачеву секреты своих досье и со временем стал испытывать презре­ние к хозяину: тот все заглатывал, но ничего не предприни­мал. Значит, Горбачев слаб. Почему бы в таком случае не за­менить его? Крючков считал себя сильной личностью и решил прове­рить свои способности на деле. И с треском провалился в августе 1991 года. Серая мышь не может стать львом. Гений канцелярии ни на что не годится на поле боя...
18. Однажды в Кабуле, поздно вечером, Крючков спросил начальника нелегальной разведки Юрия Ивановича Дроздова: -А сколько вообще нужно иметь агентуры, чтобы знать, что происходит в мире? -      Не так много, - ответил Дроздов, - пять-шесть чело­век, а вся остальная агентурная сеть должна их обеспечи­вать, отвлекать от них внимание.
19. Михаил Горбачев всегда трепетно относился к мате­риалам, которые он получал из КГБ... Горбачев оставлял автографы на документах, в знакомст­ве с которыми ему лучше было бы не признаваться. Он санкционировал прослушивание своих немногочисленных сторонников и соратников и не видел в этом ничего предо­судительного. Горбачев исходил из того, что высшее лицо в государстве должно знать все: от цифр выплавки стали до количества бутылок водки, выпиваемых первым секретарем захудалого обкома. Он ощущал себя монархом, который стоит выше любых норм и правил. Для него не существова­ло ни дружбы, ни приятельства.
20. Татьяна Самолис предложила Примакову формулу Иммануила Канта: всегда надо говорить только правду,но из этого вовсе не вытекает, что надо говорить всю правду.
21. Разведка - это система раннего предупреждения, страховой полис, способный застраховать государство от возможных неожиданностей.
22. Лестница, ведущая вверх: атташе, третий секретарь,  второй секретарь второго класса, второй секретарь первого класса, первый секретарь второго класса, первый секретарь первого класса, советник второго класса, советник первого класса, чрезвычайный и полномочный посланник второго класса, чрезвычайный и полномочный посланник первого класса и, наконец, вершина - чрезвычайный и полномочный посол... Ранги от атташе до советника присваиваются приказом министра. Посланниками и послами дипломатов делает пре­зидент. Это уже, можно сказать, генеральские звания.
    Очередные ранги присваиваются два раза в год - весной и осенью... Дипломатический ранг не только приятен, но и полезен. Дипломату полагается 25-процентная прибавка к окладу за ранг. А еще платят надбавки за выслугу лет, за знание ино­странных языков и за работу с секретными материалами.
23. Дипломатия и внешняя политика очень персонифициру­ются. Раньше инструментами дипломатии были длинные те­леграммы, ноты и памятные записки, в которых выверялась каждая буква. Затем их пересылали в посольство, там пере­водили на местный язык, печатали на хорошей бумаге, и тогда посол звонил в министерство и просил его срочно принять... Примаков снимал трубку и решал проблему про­сто в двадцатиминутном телефонном разговоре. Работать стало проще, но министру труднее.
24. Среди министров-дипломатов было три академика (При­маков, Молотов и Вышинский) и один член-корреспондент Академии наук (Шепилов).
25. Громыко любил повторять, что дипломат роет себе могилу вилкой и рюмкой.
26. Внеш­няя политика состоит из бесконечного количества малень­ких, крохотных инициатив, улучшений, поправок, которые удается внести в общий, неостановимый поток мировых событий.
27. Во внешней политике не может быть внезапных, очаро­вательных решений, которые все наладят, разрешат. Дипло­матия - это долгая, многоходовая, хитрая игра. Это требует выдержки и искусства.
28. У всех успешных министров был набор качеств, необхо­димых для дипломата высокого класса, - умение схватывать суть дела, вникать в детали и превосходная память. Чичерин говорил на всех основных европейских языках. Однажды он произнес речь по-латышски. Уже в солидном возрасте стал изучать древнееврейский и арабский языки.
    Вышинский был очень образованным человеком с хоро­шо организованным мышлением профессионального юрис­та. Молотов и Громыко отличались уникальной памятью.
29. Советскую переговорную школу основал Вячеслав Молотов. Упрямый и педантичный, он вел переговоры жестко и неуступчиво. Он говорил то, что считал нужным сказать. Ес­ли ему возражали, он, как граммофон, все повторял заново и доводил партнера до исступления. Он был фантастически упрям, был готов стоять на своем до полного изнеможения. Он шел на уступки, только перепробовав все, даже угрозы прервать переговоры. Он брал измором.
30. Громыко прошел молотовскую школу. В редкую минуту откровенности он поучал своих молодых помощников:
    Первое. Требуйте все по максимуму и не стесняйтесь в запросах. Требуйте то, что вам никогда не принадлежало. Второе. Предъявляйте ультиматумы. Грозите войной, не жа­лейте угроз, а как выход из создавшегося положения пред­лагайте переговоры. На Западе всегда найдутся люди, кото­рые клюнут на это. Третье. Начав переговоры, не уступайте ни на шаг. Они сами предложат вам часть того, что вы про­сили. Но и тогда не соглашайтесь, а выжимайте большее. Они пойдут на это. Вот когда получите половину или две трети того, чего у вас не было, тогда можете считать себя дипломатом...
31. Вот какие советы Громыко-старший давал сыну, отправ­ляя его на загранработу: В коллективе старайся вести себя ровно, не выпячи­вайся, будь поскромнее. Больше слушай, чем говори. Важно слышать не себя, а собеседника. Если не уверен, что надо говорить, лучше промолчи. И еще: не заводи дружбу с ино­странцами, политикам и дипломатам она излишняя обуза.
32. Он был неутомим и невозмутим. Если он выходил из себя, значит, эта вспышка была тщательно продумана. Громыко никогда не начинал переговоры, не вникнув в суть дела. Было бы самоубийством начать переговоры с ним, не изучив досконально документов, признавался Киссинджер. Громыко высоко ценил подготовительную работу - подбор материалов к переговорам, считал, что это необходи­мо проделать самому, чтобы быть на высоте в момент пере­говоров. Министр не чурался черновой работы, поэтому часто брал верх над менее подготовленным и менее опытным дипломатом.
33. Громыко серьезно изучал своего будущего партнера на переговорах, читал его биографию, пытался понять его ме­тоды ведения беседы, расспрашивал наших послов об этом человеке. Он хорошо владел английским языком, но обяза­тельно требовал перевода. Хитрость Громыко состояла в том, что он получал дополнительное время для размышле­ний. Пока переводчик переводил, он обдумывал ответ.
34. Громыко был бесконечно терпелив. Он старался измо­тать противника, торгуясь с ним по каждому поводу. Пере­говоры превращались в испытания на выносливость. Гро­мыко полагался на нетерпеливость своего оппонента, а сам уступал лишь тогда, когда разочарованный партнер уже со­бирался встать, чтобы прервать переговоры. Не раньше.
    Он умело выторговывал серьезные уступки в обмен на незначительные. Он пользовался нетерпением своих партне­ров и вытягивал из них согласие. Он никуда не торопился. Он как бы исходил из того, что всегда будет министром... Только уверившись, что лимон выжат до конца, Громыко переходил к следующему вопросу. Он накапливал второстепенные выигрыши, пока они не суммировались в крупный успех.
35. Громыко, завершая беседу, коварно говорил: - Ну что же, я могу, вернувшись в Москву, доложить со­ветскому руководству и лично Леониду Ильичу, что амери­канская сторона считает... И тут он начинал излагать американскую позицию, чуть-чуть приближая ее к своей, слегка играя словами. Неопыт­ные собеседники не знали, что делать: Громыко вроде бы всего лишь повторял их слова, а в реальности слегка сдви­гал их позицию. В следующий раз он продолжал давить дальше, отталкиваясь от уже достигнутого. Как писала одна британская газета, его манера вести пе­реговоры напоминала бормашину: она была проникающей, непрерывной и болезненной. Однако со временем эта так­тика стала оборачиваться против самого Громыко.
36. На переговорах с арабами нельзя показывать свое разочарование, скептицизм, недовольство. Надо демон­стрировать дружелюбие и оптимизм, даже если переговоры идут ко дну....
    А в Японии дипломату не стоит удивляться, если все со­беседники сидят с закрытыми глазами и, кажется, спят. На самом деле это они особенно внимательно слушают.
    Американцы не выносят партнеров-жалобщиков, кото­рые просят войти в их положение. Так можно с европейца­ми - поплакать им в жилетку, посетовать на трудную жизнь... Американцы воспримут это как слабость. Амери­канцы уважают сильного партнера и не любят играть. Клас­сическая дипломатия им не подходит. Они предпочитают ясность и определенность. По мнению Александра Бессмертных, дипломату реко­мендуется играть в шахматы, без комбинационных способ­ностей он немногого добьется. Дипломат мыслит так же, как шахматист, просчитывает все вероятные повороты дискус­сии, чтобы добиться нужного результата. Но в отличие от шахмат победа над противником в дипломатии невозможна: ломать противника нельзя, нужны диалог и компромисс.
37. Если кто-то из помощников заболевал, Молотов его увольнял, считая, что взрослый и серьезный человек не поз­волит себе простудиться. Болезнь - это свидетельство рас­хлябанности. Андрей Вышинский буквально измывался над подчиненными. Из его кабинета людей выносили с сердечным приступом.
38. Неутомимый и добросовестный труженик, идеалист, пре­данный делу Георгий Васильевич Чичерин казался стран­ным человеком. Его революционный аскетизм отпугивал. Убежденный холостяк, затворник, он превратил кабинет в келью и перебивался чуть ли не с хлеба на воду. Единствен­ным развлечением Чичерина была кошка.
    Чичерин жил рядом со своим кабинетом, считая, что нарком всегда должен быть на боевом посту, требовал, что­бы его будили, если надо прочитать поступившую ночью те­леграмму или отправить шифровку полпреду. Он вообще мало спал, ложился под утро. Иностранных послов мог при­гласить к себе поздно ночью, а то и под утро.
    Молотов на прелести жизни тоже не обращал внимания. Расслабляться не умел. Выпивкой не увлекался. Не одобрял даже игру в шахматы, считал, что единственное стоящее за­нятие в жизни - это работа.
    Литвинов в сравнении с ними был жуиром, любил свет­скую жизнь, с удовольствием носил введенную тогда дипло­матическую форму, которая ему шла, ходил на приемы, охотно танцевал, играл в бридж.
    Вышинский был сибаритом - любил жизнь во всех ее проявлениях, ценил хорошие вина, тонкую европейскую кухню. В министерстве у него была одна дама пышных форм, которая в конце концов стала решать все кадровые Допросы. Дипломаты перед ней унижались. Вышинский на­ходил время для тесного общения и с другими юными ба­рышнями, желавшими устроиться на работу в МИД.
39. Шепилов был страстным любителем и ценителем музы­ки, прекрасно в ней разбирался. Дмитрий Трофимович при первой же возможности отправлялся в Большой театр. И сам пел. В каких-то компаниях пел дуэтом с Иваном Коз­ловским. Дмитрий Шостакович дорожил его мнением и все­гда приглашал послушать, когда исполнялось что-то из его произведений.
40. Громыко вел размеренный образ жизни, следил за собой. Делал зарядку с гантелями. Много ходил - в день вышаги­вал километров десять. В отпуске плавал и заносил в специ­альную тетрадочку, сколько проплыл. Из еды предпочитал гречневую кашу, пил чай с сушками и вареньем. Друзей у него не было. Он был похож на машину, даже родные нахо­дили в его характере что-то немецкое. Один раз он расска­зал дома анекдот, и все его запомнили.
41. Что было до Сотворения мира? - хитро спросил Гро­мыко и, сделав паузу, торжествующе ответил: - Госплан!
42. Еще одну шутку Громыко пересказал его заместитель Михаил Капица. Во время разговора с премьер-министром Вьетнама Фам Ван Донгом Громыко вдруг спросил: Знаете, что такое обмен мнениями? И сам ответил: Это когда товарищ Капица приходит ко мне со своим мнением, а уходит с моим. И Громыко радостно захохотал.
43. Конечно, наши дипломаты не выражаются так красочно, как Билл Клинтон, который сказал:  «нарушенные Милошевичем обещания переполнили все кладбища на Балканах».
44. Президент Ельцин говорил, что у него одиннадцать источников информации.
45. В штаб-квартире НАТО в Брюсселе можно встретить представителей трех основных профессий: дипломатов, ко­торые стараются молчать, военных, которые говорят то, что им велели сказать, и вкрадчивых разведчиков, которые го­ворят то, что приятно услышать собеседнику.
46. Солана наделен не­исчерпаемой энергией, он обворожителен в общении и спо­собен добиваться компромисса и согласия. Солана очаровал своих партнеров отменной работоспособностью, природным шармом и готовностью навещать всех, чьи сердца ему надо завоевать. Партнеры на переговорах, условно говоря, должны вас пощупать». Сам он всех помнит в лицо и не жалеет времени на раз­говоры и дискуссии. Он доброжелателен и терпелив. Кажется, нет человека, которого бы Солана не мог расположить к себе. При этом он твердо стоит на своих по­зициях. Он даже «нет» произносит так, что его отказ нико­го не обижает.
47. Примаков: «Раз уж приходится спать с дикобразом, лучше всего уложить его покомпактнее и постараться, чтобы иглы не слишком мешали».
48. Кириенко, после отставки: Экономические проблемы в России не имеют чисто экономического решения. Они решаются только политическими средствами.
49. В Кремле существуют три основных рычага власти - контроль над потоком бумаг, составление распорядка дня президента и контакты с прессой. Прямой и регулярный доступ к президенту - это важ­нейшая привилегия. Тот, кто постоянно встречается с пре­зидентом, очень влиятелен. Он может изложить президенту свои идеи, заручиться его согласием, дать ему на подпись нужную бумагу или добиться какого-то важного назначения. Но прежде чем высокопоставленный чиновник, министр, политик сумеет изложить свой вопрос президенту, он должен убедить в его срочности руководителя аппарата президента. Именно Юмашев решал, кого примет президент, с кем он поговорит по телефону и какие бумаги лягут ему на стол.
50. О Примакове: «Его неторопливая манера говорить, - считает Борис Немцов, - очень низкий, внушающий доверие голос, осно­вательный внешний вид создавали у многих людей ощуще­ние уверенности, предсказуемости, чувство, что "этот чело­век знает, что делает"».
51. Гигантский маховик [правительства] заработал оттого, что один человек стал его потихоньку раскручивать, а потом уже машина начала действовать сама по себе.
52. Березовский, который не понимал вялых и мнительных, призвал премьера [Степашина] быть более решительным: - Чего ты волнуешься? За три месяца я гориллу выберу президентом.
53. Лилиана Бураковская - о Примакове: Он производит впечатление такого уравновешенно­го, спокойного, солидного человека. Так оно, наверное, и есть. Но он человек со стальным стержнем. И если он в чем-то убежден, согнуть его нельзя. Сломать можно, согнуть нельзя. Евгений Максимович очень интеллигентный человек, в старом понимании этого слова. Он воспитанный человек, а воспитание помогает че­ловеку понять, как именно надо поступить в данный мо­мент, чтобы не уронить свое достоинство... Талант придает лег­кость всему. Это умение схватить быстро все нужное, отбро­сить ненужное, аккумулировать, пропустить через себя и выдать свое. Владимир Иванович говорил, что хирургичес­кие операции - это серьезная работа. Все остальное - ру­ководство институтом, строительство - это все ерунда, это игра, это можно сделать так, между прочим.
54. Говорят, Ельцин оказывал на губернаторов гипнотичес­кое действие. У себя дома они клянут Бориса Николаеви­ча на все лады. А как доберутся до Первопрестольной, их охватывает непонятная робость. В кремлевской приемной еще кулаками размахивают, а войдя в президентский каби­нет, мигом забывают о своей фронде и покорно кивают: да, Борис Николаевич, конечно, Борис Николаевич... Даже главный его критик Геннадий Зюганов в присутствии пре­зидента терялся. Как заметил бывший референт Ельцина Андрей Шторх, Борис Николаевич никогда не кричал, но умел сделать так, что человек чувствовал себя полным ни­чтожеством. Похоже на правду: строгого начальства в России всегда смертельно боялись.