Полторанин М Власть в тротиловом эквиваленте

Полторанин М.Н., Власть в тротиловом эквиваленте:

Всякая власть исходит от народа. И никогда уже к нему не возвращается. Габриэль Лауб

Первые секрета­ри оберегали режим от малейших встрясок, потому что были его опорой и сердцевиной.

Даже генсек побаивался его — в костлявом Сусло­ве ему мерещилась тень Сталина. С одной стороны, это был закостенелый догматик, малюта Скуратов для отступников от постулатов марксизма. Вынюхи­вал инакомыслие в трудах творческой интеллигенции. А с дру­гой, представлял из себя бессребреника, аскета. Годами носил одну пару галош, а половину зарплаты отдавал в партийную кассу. Спартанского образа жизни Суслов требовал и от кадров. Он раз­вернул борьбу с партийными попойками, получившими распро­странение при Хрущеве. Как приговор, не подлежащий обжало­ванию, стали звучать для секретарей обвинения в барстве и стя­жательстве.

Централизм всегда приводит к единоначалию. Соз­давая любую вертикаль власти, упрешься в это единоначалие, где вождь только царствует, а его полномочия растащила стая при­ближенных чиновников. При «ручном управлении» страной только сверхэнергичный Сталин, закаленный Гражданской войной и интригами, ухитрялся не отдавать свою власть в руки чиновничьего аппарата. Те же, кто шел после «вождя всех народов», в той или иной степени стано­вились марионетками этого аппарата.

Послевоенный экономический ренессанс убаюкивал многих. Все, что поднимало страну, все, что делало ее сверхдержавой — и ракетостроение, и воздушный флот, и ядерная мощь, и многое дру­гое — закладывалось и проектировалось в сталинские годы. Пусть иногда и в шарашках или зонах, окруженных колючей проволокой. Даже решение о строительстве первой атомной подводной лодки в СССР было подписано еще в сентябре 1952 года Сталиным.

А за темпами мирового научно-технического прогресса ста­линская система кнута стала не поспевать.

 

В середине 92-го, будучи вице-премьером российского пра­вительства, я порекомендовал Салманова Президенту РФ на должность министра топливной промышленности. Вместо одно­го из «мальчиков» гайдаровского призыва. Все-таки сколько от­крытий на счету Фармана, лауреат Ленинской премии, Герой Соц- труда, ученый — член-корреспондент Академии наук. И главное принципиальнейший человек, любимец рабочего люда. Уж он бы не позволил Гайдару сначала обескровить доходную отрасль, а потом рассовать ее по карманам различных жучков. Ельцину по­нравилось досье на Салманова, и он пригласил его на беседу.

В тундре Фарман простудился и стал глуховат на одно ухо. На это же ухо был глуховат и Ельцин. В кабинете они сели наиско­сок друг к другу — тугое ухо в тугое ухо, и так общались несколь­ко минут.

—   Странный у нас был разговор, — сказал мне после встре­чи Салманов. — Какой-то нелепый разговор. Я ему об одном, а он мне про другое.

—   Не подходит кандидатура, — позвонил мне после их встре­чи и Ельцин. — Я ему про ФоМу, а он мне про Ерему. Страннова­тый человек.

Я расспросил Фармана, как они сидели за столом, и все понял.

Так неверный поворот головы оставил целую отрасль без хо­рошего хозяина.

 

Но нам, журналистам, хорошо знав­шим закоулки партийных трущоб, в общем-то было понятно, кто закладывал динамит под интернациональные основы страны. Это были сами партийные функционеры. Радикалы от интеллигенции и молодежь — только инструмент в их руках. Они вскармлива­ли националистическое подполье, науськивали на Москву, а ко­гда возня за власть в Кремле при череде замен фамилий Бреж­нев— Андропов— Черненко— Горбачев ослабила скрепы, по­тащили козыри из рукавов.

В Ворошиловграде газетчика из Москвы провели на пост № 1 — так, по-мавзолейному, назы­вали круглосуточный милицейский наряд у могилы жены перво­го секретаря обкома. Кто-то побывал в Краснодаре — там первый секретарь крайкома партии обязал население играть в шахматы. А в Волгограде областной вождь приказал снести бульдозерами все частные теплицы, чтобы люди покупали совхозные помидо­ры. Словом, поиск обкомами своего неповторимого почерка шел повсеместно.

Как говорят китайцы: «Не тот дурак, кто на чердаке сеял, а тот, кто ему помогал».

Ельцин соглашался с доводами как-то пассивно, превозмогая внутренние сомнения. Одно дело бросать с трибуны на потребу публике якобинские фразы, но при этом в действиях своих строго придерживаться установок правящей стаи. И совсем другое — от­важиться на полное или хотя бы частичное неприятие правил, ус­тановленных этой стаей. Психологически он еще комфортно чув­ствовал себя в оболочке партийной гусеницы.

Мне многократно приходилось бывать на заседаниях бюро ЦК союзных республик, крайкомов, обкомов, и я признавался себе, что такую цепкость, такую «убийственность» вопросов и та­кое знание деталей обсуждаемых проблем видел редко. Пишу во времена, когда доброе слово об интеллекте Бориса Николаевича считается неуместным. Но из любой песни не выкинешь слов. Он очень тщательно готовился к заседаниям и в процессе обсужде­ния, без криков и грубости, превращал самоуверенных особ, как бы пришедших за наградой, в наперсточников-очковтирателей. Но это было в первые месяцы нашей совместной работы.

Ельцин со свежими силами ру­бил партийной секирой направо-налево, снимая головы с первых лиц районного чиновничества! А кого назначать вместо них? Не мобилизовать же из регионов Союза эшелоны честных профес­сионалов — назначали тех, кто прежде «ходил» под этими первы­ми лицами. У них была одна выучка, одни принципы жизни. По­скольку «первые» в закрытой от общества власти всегда подбира­ют «вторых» и всех остальных под себя. Оценивают их через сито своих моральных критериев. И сколько ни черпай из отравленно­го колодца, вода будет все та же.

Любое дело гибнет от бес­контрольности: нужны не импульсивные жесты, а системная ра­бота. Поручил — проверь: что, когда и как сделано.

Московская бюрократия— это не только гигантское осиное гнездо, где ткнешь в одном месте — загудит и примется жа­лить весь рой. Московская бюрократия — это еще и что-то типа масонского ордена, где все скорешились на взаимоуслугах, пере­женились и сплелись в липкую паутину финансовых связей. Она простерла щупальцы в Кремль и различные министерства, деле­гировав туда своих представителей.

Ельцин, перекладывая бумаги, сказал: «Будет теперь у Сайкина зам по капусте». Этим замом стал нынешний академик значительного числа академий, почетный работник почти всех отраслей и главное инициатор переброски северных рек в сто­рону руководителей правящей партии мэр Юрий Лужков.

Михаил Сергеевич очень любил, когда вокруг стояла пыль столбом от споров, но только не задевающих лично его. Он купался в удовольствии от столкно­вений одних групп с другими. И от возможности в любой момент непререкаемым словом рассадить всех сверчков по своим шест­кам.

И знаю давно, что главные паразиты сидят в Кремле, а они, как тарантулы, рож­дают скопище паразитов поменьше. И пока маток-тарантулов не раздавишь, все будет изрыто норами вседозволенности.

Как и сейчас, Москва соединяла в себе два непохожих горо­да. Один — это серые непричесанные кварталы для, как теперь говорят, рядовых москвичей… А другая Москва— это лоснящийся от самодовольства Воруй-город. В нем лучшие дома, лучше устроен быт и ломятся от изобилия закрома. Трудно очистить Воруй-город от скверны. У него — хозяева взяточники-чиновники самого высокого ранга. За ними идут их подельники, их прихлебатели, прикормленные преступные авторитеты. А еще из Воруй-города проложено мно­го тайных ходов — в Кремль и правительство, — по которым раз­носят воровскую долю влиятельным персонам.

Принципы чиновников, насаженных на властную вертикаль, как на осиновый кол, были, есть и будут мягче куриного студня.

Сама бескостная кон­струкция номенклатурной гусеницы придумана для выработки в них эластичности поведения. И не нужно больше ложиться на ам­бразуру, а надо начать пользоваться этим «даром», как используют гибкость своего тела гимнастки для достижения крупных побед.

Поражение от «Воруй-города» его [Ельцина] многому научило. Он ис­пользует для своего утверждения опыт, блатные законы, мафиоз­ные схемы этого города. И создаст для себя неповторимое государ­ство по имени Воруй-страна. Потом передаст его для доработки ко­луном и рашпилем другой гусенице, другого колера— по цвету гэбистских погон.

Я спросил переводчицу: что же так возбудило японцев?

— Изумляются самураи,— засмеялась она.— Говорят, что мы странный народ. Там, где мир использует механизмы, у нас женщины пашут вручную. А там, где все работают только руками, на той же уборке чая, у нас — комбайны.

Да, мы такие, нас не свернешь. Всегда выбирали и по сей день выбираем свой, особый путь для России.

В доме, где сейчас схрон уголовников под маскировочной вы­веской «Совет Федерации», у него [Ельцина] был целый отсек.

Будешь долго сидеть в тени — позабудут. На­род переключит внимание на других резвачей. Но опасен и фаль­старт — положение шаткое.

Чтобы поставить на колени любую державу, чтобы рассыпать ее на бесформенные кусочки, не обязательно наносить по ней ядерные удары. Достаточно дезорганизовать систему управления экономикой и обрушить финансовую базу. Не десантом зарубеж­ных коммандос, а руками властей этой державы. Изнутри, под ви­дом назревших реформ.

Как говаривал душка-генсек Леонид Брежнев: «Ну и пусть воруют. Все же остается в стране, нашим людям».

Уже тогда запланиро­вали выпускать чеки-ваучеры не персональные, а обезличенные. Так проще было стать хозяевами новой жизни.

За год своего существования кооперативы вывезли из СССР треть произведенных у нас потребительских товаров, за второй год — еще столько же. Внутренний рынок обрушился. По­становлениями правительства на закупку импортной продукции бросили часть золотого запаса Советского Союза (за два года он сократился на полторы тысячи тонн). Золото текло за рубеж, а под видом «забугорного» нередко оформлялось «родное» продоволь­ствие — опять-таки с внутреннего рынка. И мясо и хлеб.

Погромче вели и ведут себя Александр Шохин и Сергей Лавров — тогдашние начальник и замначальника управле­ния международных экономических отношений МИДа СССР. Один сегодня возглавляет адвокатскую контору олигархов под названи­ем РСПП, другой — министр иностранных дел России.

Ярче всех заблистала звезда Михаила Фрадкова — в 88-м пер­вого зама начальника главного управления координации и регу­лирования внешнеэкономических операций МВЭС СССР. В 92-м он стал замом у министра МВЭС РФ Петра Авена, затем сам перешел в министры, а при Путине поднялся до поста председателя прави­тельства России. Сегодня возглавляет службу внешней разведки.

Биографию Фрадкова нужно читать между строк. Безродный паренек из Куйбышевской области закончил Московский станко­строительный институт и сразу был направлен в Индию советни­ком Посольства СССР по экономическим вопросам. Затем кто-то запускал его, как из катапульты, все выше и выше.

Кто знаком с законами кадровой политики тех времен, согла­сятся со мной, что с бухты-барахты людей из ниоткуда в капстра­ны не посылали. И не парили над ними потом ангелами-храните- лями. Если такое случалось, за этим стояла могучая сила. Обычно такой силой, такой катапультой выступал КГБ— Контора Государ­ственного Беспредела. Возможно, и в случае с Фрадковым да и с другими известными ныне товарищами без этого не обошлось?

В году этак 2017-м, когда Россию возглавит Комитет На­ционального Спасения, не карманная, а полновластная прокурату­ра займется разгадкой кремлевско-лубянских тайн.

На первом съезде народных депутатов СССР ему бросили в лицо обвинение в доведении страны до хаоса. А Михаил Сергее­вич поднялся и торжественно произнес: «Ну и что! Из хаоса воз­родится порядок!» Уже шла гражданская война в Нагорном Кара­бахе, Узбекистане, загорался Кавказ. Какой из хаоса вырастает по­рядок, теперь знает каждый. Вроде бы не с моего шестка судить о такой личности, но скажу, тем не менее: он многого не понимал в большой политике. В глубинных процессах, которые отдавались наверху лишь толчками. Он не чувствовал жара подошвами ног.

Он попросту был юрист. А главное для юристов не содержа­ние, а форма. Эту угловатую жизнь они готовы утрамбовать в фор­му одной статьи закона, а эту — какой бы она ни была разнопла­новой — в форму другой статьи. Юристы любят громкие фразы, внешний эффект, а суть дела отводят на второй план. Юристы в большой политике непредсказуемы, как шаровая молния.

Народу России надо, кстати, быть осторожнее, двигая во гла­ву государства юристов. От них одни беды стране. Такая зако­номерность: был во главе государства юрист— Александр Ке­ренский — дело закончилось октябрьским переворотом. Потом был юрист Владимир Ульянов (Ленин) — он создал ГУЛАГ и уто­пил пол-России в крови. Потом был юрист Михаил Горбачев — он подвел страну к самороспуску. Потом был юрист Владимир Пу­тин — десятки миллионов обворованных россиян на себе испы­тали плоды его творений.

Другая закономерность с правителями-юристами: чередова­ние противоположных качеств их характеров. На смену юристу- либералу приходил юрист без нравственных тормозов— жес­токосердный, циничный. После безвредного краснобая юриста Керенского шел юрист Ульянов (Ленин) — государственный тер­рорист. После юриста-демократа Горбачева шел юрист Путин.

В 85-м у СССР практически не было внеш­него долга (а в 91-м он уже составил колоссальные суммы).

За экономические показатели стыдиться не приходилось: за 1981—1985 годы валовой национальный про­дукт СССР возрос на 20 процентов (США — только на 14, а Италии, Англии и Франции— меньше чем на 10 процентов).

Шел выпуск продукции в многопрофильных отраслях— даже капстраны по­купали у нас силовые турбины, шагающие экскаваторы, механи­зированные комплексы для угольных шахт, станки, самолеты, кон­денсаторы, речные суда на подводных крыльях и многое-многое другое. И все это стало на глазах испаряться.

У наших властей перемирия с народом не бывает.

Постепенно Ельцин разговорился — он как бы почувствовал себя на трибуне, перед толпой. Емко анализировал ситуацию, да­вал злые оценки не личностям, а действиям всей власти. Он, ви­димо, давно не спорил ни с кем, и родничок его мыслей засосало унылостью, как песком. А вот встряхнулся, добавил ярости, и про­била свежая струйка.

Импульсы из Москвы отскакивали от брони фео­дальных традиций — и два столетия назад правили баи и ханы и теперь тоже они, только под псевдонимами первых секретарей ЦК и обкомов. Перед автоповозками партийных баев с одинако­вой смиренностью склоняли головы люди и ишаки.

Горбачеву страна казалась ровным газоном, где для косилки нужен общий режим и не должно быть рытвин и валунов. А Союз был не только многонациональным, но и многоцивилизационным. Он требовал дифференцированного подхода к назревшим проблемам.

«Взгляд». Эта программа была тогда самой попу­лярной, в ней молодые ребята иногда выдавали коленца. Гриша съездил в «Останкино» и вернулся довольный: ходы нашел, надо только подмаслить. Там уже тогда любили теплоту в отношениях. Надо, так надо — договорились.

Это марксисты Пле­ханов с Ульяновым и догматики в раннем советском правительст­ве грезили мировой революцией и верили в коммунизм. Начиная со Сталина, поклоны коммунизму приобрели значение ритуала, не больше — обязательного, но несущественного, как восклица­ние на чих приятеля: «Будь здоров!». Сталин уже не был догма­тиком и с марксистской теорией обращался вольно, без пиетета. Как вспоминал Милован Джилас, бывший вице-президент Юго­славии, он сказал однажды Иосипу Броз Тито: «Даже при англий­ской монархии возможен социализм».

Еще меньше был марксистом Никита Хрущев. Но по другим причинам. Марксизм для него был прикрытием собственной не­порядочности. В довоенные годы— он один из самых заметных активистов репрессий. По подсчетам доктора исторических наук М.Качанова, в 1935—1938 годах Хрущев подписал около 160 ты­сяч смертных обвинений в Москве и Киеве.  А долж­ность руководителя государства использовал для очистки своего окровавленного мундира, фальсифицируя историю и спекулируя марксистскими постулатами. Он под корень вырубил в стране ча­стный сектор («Коммунизм накормит всех»?), подтолкнул наступ­ление дефицита, но процесс огораживания номенклатуры особы­ми льготами еще сдерживал.

Генсек Брежнев. По натуре своей мещанин, он поднял мещанство в номенклатурной среде до уровня нормы жизни… К черту равенство перед за­коном! Оно тяготилось своим двойственным положением в за­крытой стране: все у него в руках, а за бугор с собой ничего не возьмешь.

И тут произошло явление Михаила Сергеевича— все ограничительные загородки для чиновников он срезал либераль­ной пилой. Человека в рамках приличия держат вера или страх. Первого у них не было, а от второго они освобождались. Идейная, Да и моральная деградация власти достигла высокого уровня.

«Сосновка-3», например, сначала попала к нефтяной компании «Эвихон», а потом очутилась у близкого к Кремлю олигарха Ми­хаила Фридмана. Рядом с ним другие олигархи. Черт возьми, они все, что ли, выросли из шинели Комитета госбезопасности!

В Узбекистане мне и сообщили звонком из Москвы, что соз­дание «Газпрома» Черномырдин с Рыжковым пробили. В заявлен­ном варианте. Приватизация сверхдоходной отрасли состоялась. Ельцин потом еще добавит Чиновникам возможностей для обога­щения. И станет «Газпром» для проходимцев всех мастей дойной коровой. А кормить эту корову будет народ через скачущие вверх тарифы на газ.

На съезде так и остался открытым вопрос: кто давал отмашку Родионову. Все свалили на него. Осудили самочинство генерала и Советской Армии. Только позже под давлением Анатолия Собчака Егор Лигачев признался, что решение принимали члены Политбю­ро под председательством Горбачева. А зачем было напускать ту­мана и прятать головы в песок, словно страусы? Или они совсем потеряли ориентиры в потемках своей замысловатой политики и стали считать защиту целостности страны греховным делом?

У наших вождей было и остается какое-то детское представ­ление о существе и формах большой политики: надо выскочить незаметно из подворотни, пульнуть чем-то в прохожего и так же незаметно обратно нырнуть— я не я, и хата не моя! Это от при­вычки жить в бесконтрольном режиме, где мозги зарастают салом. Попробуй удержаться у власти с таким поведением в нормальном государстве! И политикам, взошедшим на Олимп не в результате закулисных интриг, а в конкурентной среде, тоже приходится при­нимать серьезнейшие решения. Но ответственность за них они не­пременно берут на себя, не перекладывая на стрелочников.

Это у нас демократию власть трактует как право на вседоз­воленность распоясавшегося меньшинства. Иную точку зрения считает крайне реакционной. Хотя новая Россия и «содрала» у США Конституцию, как двоечник в школе у соседа-отличника, но преднамеренно налепила столько ошибок, что превратила разум­ного Павла в однобокого Савла.

Надо знать азиатских чиновников — их спеси обычно хватает до первых крутых поворотов.

Ельцин и архитектура— соседство этих слов на табличке перед кабинетом вызывало у многих улыбки. Как можно сопос­тавить два понятия: архитектура — тонкие кружева, а Ельцин — бульдозер, оглашавший шумом округу!

Националисты очень рассчи­тывали на щедрость подстрекателей из Вашингтона, но в буду­щем их ожидало горькое разочарование. Потому и подобен аме­риканский бюджет большому Байкалу, что все финансовые реки впадают в него и лишь одна вытекает. И та, как Ангара, перегоро­жена дважды плотинами — законом и строгим контролем обще­ственности.

Разнородность Советского Союза — тоже не причина распа­да. Куда нам было до Китая, с его огромным населением, разде­ленным на представителей 60 национальностей. Тесно им жить на небольшой территории, да и цивилизации в одной стране раз­ные, но монолитен Китай и поджимает в развитии США. Потому что не бегает государственная власть по тонкому национально­му вопросу со взрывчаткой наперевес, а действует взвешенно. И в США многонациональное население, и в Индии, и в Канаде — везде есть проблемы, везде их решают, но нигде не раздували ме­жэтнические пожары так безответственно, как это делала крем­левская власть.

На нашу беду угораздило историю собрать одновременно на советском пространстве всех политических карликов в роли вож­дей… Интеллигенция, по­битая конформизмом, как молью, толпилась за подачками у ног бесконтрольной власти.

А чем равнодушнее общество, тем больше тротиловый эквивалент разрушительной власти.

Стопроцентная госмонополия лишила нашу экономику изворотливости. Не научила оперативно реагировать на вызовы потребительского рынка. Инерционное планирование «от достигнутого» и пресловутый «вал» наворотили горы нелик­видных изделий, а на товары первого спроса — дефицит.

Несуразное здание КПСС состояло из двух неравных по вы­соте этажей. Нижний огромный этаж для простолюдинов — от членов «первичек» до секретарей райкомов— горкомов (кро­ме мегаполисов). И узкая полоска вверху для бояр — от первых секретарей обкомов до членов Политбюро.

Планы и советы консультан­тов одно, а возможности да и стратегия исполнителя — другое.

Неблаго­дарное дело ложиться за Бнай Брит грудью на амбразуру! Печали простых евреев заботят его членов в такой же степени, в какой проблемы кролика волнуют удава.

Чтобы сдать матч, футбольному тренеру не обязательно за­ставлять нападающих забивать гол в свои ворота. Достаточно по­ставить на игру заведомо слабых игроков, и дело будет в шляпе. То же самое и в политике.

Холод высокомерия струился с балко­на. Горбачев всем своим видом показывал, что относится к съез­ду, как к балагану. Так смотрят с наблюдательной вышки за возней детворы в пионерлагере.

И крупным капиталистом и мелким заводчиком тоже движет страх — страх разорения. А что держит в рамках по­литиков Запада? Боязнь: как бы не потерять место и не получить волчий билет! И чиновник, не важно, какую общественную фор­мацию он представляет, работает тогда хорошо, когда ощущает над собой домоклов меч страха — страха быть вышвырнутым за некомпетентность, безделье или потерять свободу за взятки и от­каты. Это вседозволенность, ставшая нормой жизни представи­телей власти, подкосила нашу экономику. Ведь российский чи­новник без совести и страха — это же не человек. Это горилла со связкой тротиловых шашек, да еще верхом на носороге.

Чашу моего терпения переполнил случай с известным кино­деятелем, великим мастером отщипывать что-нибудь для себя от любой власти— белой, красной или коричневой.

И коллектив­ные хозяйства в России порядком разрушили и фермеров не при­обрели. Если к 90-му у нас засевалось 117 миллионов гектаров земли, то через несколько лет пашня уменьшилась на 47 миллио­нов гектаров. Сравните: вся сытая Франция имеет только 18 мил­лионов гектаров пахотной земли.

Большой кабинет в Белом доме. На двери висела табличка : «Ходорковский Михаил Бори­сович». Он особо не светился, но мы знали, что это советник Си­лаева и что Ивану Степановичу его внедрил Горбачев. Ходорков­ский имел покровителей в Кремле. Вчерашний комсомольский функционер вдруг получил в подарок активы государственного Жилсоцбанка и создал свой коммерческий банк «Менатеп». В нем с разрешения Михаила Сергеевича Горбачева были открыты рас­четные счета Фонда ликвидации последствий аварии на Черно­быльской АЭС. Контроля за деньгами никакого— хочешь, по­сылай облученным районам, а не хочешь— переводи в банки Швейцарии. Говорили, что Михаил Борисович — специалист по конвертации средств для высшего эшелона власти.

Технократу советской школы Силаеву, далекому от финан­совых махинаций, нужен был «свой» поводырь в банковских де­лах. И Кремль его дал. Ходорковский делал то, что от него хотели.

По свидетельству бывшего председателя правления Промст­ройбанка СССР Михаила Зотова, до «большого разбоя» мы имели мощную банковскую систему. Госбанк был крупнейшим в мире. А еще действовали Стройбанк и Внеш­экономбанк СССР, с активами чуть меньше, чем у Госбанка. Рабо­чий капитал нашей страны составлял тогда свыше 2,5 триллиона долларов. «Считаю, что разворовано и вывезено,— подытожил Михаил Зотов, — около полутора триллионов долларов».

Депутаты без своих газет и телевидения, все равно, что дети без любимых игрушек. Всем хотелось популярности. Но если Кремль без особого сопротив­ления сдавал свои политические права и предприятия союзно­го подчинения, то за средства массовой информации сражался, как за Сталинград. Опасался лишиться монополии в пропаганди­стской обработке народа.

Наше телевидение— настоящий серпентарий, где змеиными клубками шипят друг на друга про­тивоборствующие группировки. Едва провел я с коллегами пару конфиденциальных разговоров, как Останкино загудело от слу­хов.

Опытный Попов луч­ше других понимал, куда понесет «нас рок событий». В кадровом центре Бнай Брита— Международном институте прикладного системного анализа (ИИАСА) в Вене он прошел стажировку еще в 1977 году. И не мог не догадываться о конечных целях всех гор­бачевских реформ.

По большому счету это была диверсионная операция про­дажной части номенклатуры против своего народа и государст­ва.

Железный принцип олигархов: «Покупай чиновников, а собственность при­дет тебе в руки сама!», оказывается, действовал еще до явления народу Чубайса!

Думаю, и Ресин с Лужковым вспоминают начальную пору освоения кладовых Воруй-города с усмешкой постаревше­го дона Корлеоне. Сейчас, как предполагаю, у них вполне хватит личных средств, чтобы свозить бесплатно в Лондон все населе­ние Москвы. За его фантастическое долготерпение. За его всепрощенчество.

Телевизионщики вообще народ странноватый. Многие из них без тормозов и без комплексов. Особенно телевизионщики 90-х годов и нынешней генерации.

Школа русской журналистики — рыть глубоко и отважно, вы­пячивая в статьях больные проблемы, а не себя любимого — да­вала нам много прекрасных публицистов.

У телевизионщиков был другой, полутеатральный подход к творчеству. Они видели специфику ТВ в том, чтобы воздейство­вать не на разум, а на эмоции. Отсюда и превосходство формы над содержанием (вместо соответствия одного другому). А за обо­жествление формы приходится платить верхоглядством.

В студиях Гостелерадио СССР тогда появилось много шуст­рых, но малосведущих работников. Свою некомпетентность они пытались прятать за маской надменности.

Эти «молодые» образовали потом костяк ВГТРК или разбре­лись по федеральным каналам и разнесли с собой местечковость и фанфаронство. Теперь они повзрослели, но твердости под но­гами так и не ощутили. И вот что мы сейчас наблюдаем: достаточ­но было на них прицыкнуть, и все доморощенные «звезды», все «академики» вытянули руки по швам, ходят на цыпочках по одной плашке, указанной властью. Таков удел всех, у кого паруса боль­шие, а якорь слабоват. Куда дует чиновничий ветер, туда и несет.

Не зря нас называют страной произвола, страной непуганого чиновничества…Цепкая рука государства держит за горло инициативу российского человека не один век. И потому интересы нашего государства не совпадали с интересами его граждан — находились между собой в состоянии скрытой или даже явной конфронтации. А все оттого, что Россия никогда не жила при правителях— ни в царское время, ни в годы советской власти, — которых бы выбирал сам народ. Не выбирал, значит не мог спрашивать с правителей в полной мере.

—    [Ельцин]: Когда меньше хозяев— с ними работать удоб­нее. А все станут хозяевами — начнут власти приказывать. Какой тогда угол искать?

—    Нужна была масштабная провокация или, как говаривал Бо­рис Николаевич, большая загогулина, чтобы скомпрометировать партию в глазах народа. Чтобы тяжело контузить ее, прихлопнуть и попутно выявить активных противников связки Горбачев — Ельцин в Москве и на местах.

—    Телефонной связи Горбачева никто не лишал. Он самоизолировался и, попивая чай на террасе, наблю­дал за спектаклем, словно с режиссерского пульта. И ГКЧП не спускало на места антиконституционные приказы, типа: «гнобить», «арестовывать».

—    Это метода всех интендантов от политики: взбудоражить на­род, заставить его лезть под пули, мокнуть под проливным дож­дем и мерзнуть на баррикадах, а самим в это время сидеть в теп­лом укрытии, «запивая бутерброды водкой с коньяком». А высто­ял народ, победил, и они выползают из убежищ, как стая жадных клопов из щелей — отталкивают локтями победителей в сторону и начинают распоряжаться их собственностью, а часто и жизнью.

Любая партия, сколо­ченная по вождистскому, фюрерскому принципу— будь то КПСС, «Яблоко» или «Единая Россия» — обречена на саморазрушение, на бесславную смерть. Вне зависимости от идеологии.

—    Беда, когда такая партия приходит к власти, господствует мо­нопольно долгое время — она и общество корежит по своему принципу, создавая тоталитарное государство.

Михаил Сергеевич широко образованный человек, не чужой в интеллигентской среде, спо­собный доказать свою правоту в острых дискуссиях. Этим он им­понировал многим, это же помогло ему подняться наверх. От него ждали ювелирной работы в политике.

Бориса Николаевича к энциклопедистам не относили, а ко­миссарской манерой руководства он прославился еще в Сверд­ловске. За это его вытащили в Москву, чтобы прищучить столич­ную мафию. Рабочий люд уважает крепкую руку, и Ельцин стал для народа на какое-то время своим.

—    Он не обременял себя мыслями, как переустроить мир. Он просто очень хотел Большой Власти, причем не ее ответственно­сти, а вызывающих зависть обывателя атрибутов — огороженных охраной водоемов для спецрыбалки, охотничьих угодий, рези­денций. Но Ельцин пока умело прятал это желание за словами о благополучии страны и призывами к борьбе с привилегиями дру­гих.

—    Иногда был он не прочь натянуть на Совет­ский Союз европейский костюм, а иногда — милицейский мундир. В одно ухо ему дули гегемонисты, в другое — их супротивники, и Михаил Сергеевич качался как пьяный, из стороны в сторону. Он не был генератором идей — с комсомольских времен привык ис­полнять чью-то волю. А тут иногда самому приходилось решать, куда кантовать глыбы проблем. Куда именно — это всегда зависит от тех, кто командует ситуацией.

—    И Ельцин не был генератором идей. Это их сближало. Не­смотря на то, что кредо Горбачева: «за власть не цепляйся!», а кре­до Ельцина было: «Лишь бы власть в руках, да семья в собольках!» Сблизило их и другое. Они продвигались в политике, надувая свои паруса случайными порывами попутных ситуаций. И не име­ли перед собой Большой Благородной Цели, ради которой прихо­дят к власти. Эта Цель открывается человеку, когда он любит свой народ, сострадает ему. А они народ не любили.

—    Михаил Сергеевич не раз говорил: «Всей правды я вам не ска­жу никогда!» Ну, еще бы! Зачем идти на самоубийство, когда жизнь так прекрасна. Это страну можно раздеть донага. А себя нужно бе­речь— самому надо всегда оставаться в смокинге. Для встреч в верхах. Для презентаций. Для получения зарубежных премий.

—    В 1949 году Сталин узнал от на­ших агентов (разведка тогда трудилась!), что президент США одоб­рил план «Дропшот» — значительно позже этот документ амери­канцами был рассекречен. По нему предусматривалось обрушить на города СССР 300 атомных и 250 тысяч тонн обычных бомб, а за­тем оккупировать нашу страну, разделив ее на четыре зоны меж­ду 23 американскими дивизиями и четырьмя воздушными армия­ми. Каждую зону предполагалось разделить на 22 самостоятель­ных подрайона, чтобы таким образом разодрать СССР на мелкие части. Ну прямо-таки горбачевская программа автономизации нашей страны. Только в сопровождении светомузыки от взрывов ядерного оружия. Лишь первая фаза атаки должна была привес­ти к гибели семи миллионов советских людей, в основном из рус­ских регионов.

—    Американцы горазды сбрасывать бом­бы с большой высоты или пулять по дальним целям с авианосцев, а драться в уличных боях — не их профиль.

—    Истинному чеченцу не пристало уважать чьи-либо интересы, кроме лично своих и интересов сво­его племени. Он должен презирать государство и всех инород­цев, обворовывать их, грабить, заниматься разбоем. А если кто- то начнет мешать, того разрешается отправлять на тот свет.

—    Вайнахи — это на­ция показных, внешних эффектов, для них ритуал намного важ­нее самого существа дела. А Чечня — Ярмарка Тщеславия. В ней любят демонстрировать друг перед другом, у кого выше забор, кто больше пленил рабов в набегах на Ставрополье, у кого бога­че добыча на грабеже поездов. «Ты не можешь украсть даже бара­на!» — эти слова бросают в лицо вайнаху, чтобы унизить его.

—    Вождю народов и во сне не могло присниться, что через не­сколько десятилетий, с приходом к власти Бориса Ельцина вся Россия превратится в Воруй-страну и начнет жить по законам вайнахских адатов.

—    И так год за годом Россия будет превращаться в «Правовое Ничто», в аморфное образование, где честному человеку станет «и жить невмоготу и вешаться сил не хватит».

У любого решения власти всегда имеются два результата — на короткое время и на дальнюю перспективу. Иногда они совпа­дают, но чаще всего — нет… Давно замечено: если вокруг какой-то затеи властей много пиара, значит надо ждать больших разрушительных последствий.

Сталин, прежде чем принять Мао Цзэдуна, неделями вы­держивал его на госдачах. По себе знал, что восточного челове­ка нельзя баловать почестями: они кружат голову— зазнается. И Мао не дергался, понимал — это Сталин!

—    Но когда Никита Сергеевич по простоте душевной попытал­ся играть с Кормчим в ту же игру, китайский вождь по восточно­му оскорбился. Считал: куда конь с копытом, туда — ни-ни раку с клешней.

—    Мао был мудрее наших большевиков: не стал своими ру­ками вить гнезда сепаратизма, а образовал 9 автономных районов и 50 национальных округов. Все они при унитарной форме прав­ления равны перед единым законом и подчинены одному центру власти. Это позволяет Китаю сохранять многонациональное госу­дарство, наращивать потенциал, а мы кукуем на обломках своей страны.

—    …Россия в таком случае могла лишиться счастья лицезреть Восьмое чудо света — Питер­ских При Власти, которые по маковку погружены в чистоган и у кого под носом продают безнаказанно рабочие поселки вместе с людьми, а жулики-генералы поставляют в свои же воздушно-десантные части хлам под видом парашютов на сотни миллионов рублей. Когда доведенный до отчаяния русский народ предлага­ет погрузить на самолеты питерскую власть вместе с ее назначен­цами — олигархами и сбросить без парашютов, мне такой шаг ка­жется экстремистским. Надо обязательно с парашютами, но имен­но — с этими.

—    А кто остался в Чечне? Те, кому не по карману переезды и две внушительные по численности группы мужчин. Одна из них бега­ет с автоматами по горам, называясь боевиками, а другая гоняет­ся за ними с удостоверениями властных структур.

—    Потом они меняются местами.

—    А русские регионы снабжают их всем, что необходимо для жизни — прежде всего продуктами питания. Ну и деньгами, разу­меется. Чтобы бегали веселее.

—    О какой эффективности вы говорите? — морщился Фотеев от моих неуместных вопросов. — Все тейпы требуют себе руково­дящие должности. Чтобы всех ублажить, приходится дробить сов­хозы и предприятия, создавать новые начальственные посты.

—    Усы выдают характер мужчины. Хозяева пышных усов, как правило, открытые люди, без вождистских амбиций, в военном деле — рубаки. А тонкая строчка под носом — признак высоко­го самомнения, коварства их обладателя. Такие люди и в граждан­ской жизни, и в военном деле стремятся взобраться на высокие командные должности.

—    Политические взгляды? Они у основной части вайна­хов одни: брать для себя больше свободы за счет несвободы дру­гих. Правда, Джохар не знал чеченского языка. Не беда — выучит.

—    Не буду лукавить — и мне внимание президента [Ельцина] было небезразлично. Но сам он легко по­менял свои убеждения на 180 градусов и верил, что за должность продается любая душа. Это удручало.

Планерка шла как обычно, а когда заканчивалась, кто-то громко сказал главному редактору «Правды» Афанасьеву:

—   Виктор Григорьевич, а Гайдар у нас получил звание контр­адмирала...

Афанасьев долго смотрел на него оценивающим взглядом, потом ехидно сказал: - Да, Тимур, на контру ты, конечно, похож. А вот на адмира­ла — нисколько!

—    Лицо Авена Господь словно скомбинировал из масок над­менности и шнырливости. По-жириновски выпяченная нижняя губа, а глаза юрко шарили перед собой, как бы выискивая добы­чу. Таким предстал передо мной ведущий научный сотрудник кад­рового центра Бнай Брита — Международного Венского институ­та прикладного системного анализа (ИИАСА) Петр Олегович. Он был на даче как бы комиссаром при [Егоре] Гайдаре.

—    Экономисты-академики, получившие звания за гимны развитому социализму, звали народ «к побегу из социализма». Все приготовились бежать — но куда?

—    Ватага Гайдара сама производила впечатление не знающих, куда и как выбираться. Что же, по ходу реформ — так по ходу ре­форм! Если нет ясности и готовности к судьбоносным решениям, тогда и спешить ни к чему.

—    Егор Тимурович работал когда-то во Всесоюзном научно-ис­следовательском институте системных исследований (ВНИИСИ). А он считался московским филиалом того самого ИИАСА— кад­рового центра Брай Брита. Через ВНИИСИ — эту «зону морально­го оскопления», прошла группы мальчиков из состоятельных се­мей, начиная с Петра Авена.

—    Гавриил Попов публично заявлял, что за назначение в прави­тельство РФ Гайдара с его командой американцы обещали Ельци­ну 30 миллиардов долларов. На подъем России.

—    В Словении, у австрийской границы, есть местечко Рогашка — там минеральные воды, богатые магнием. Ездят в Рогашку на собственных авто семьи из Вены — дорога близкая, вода ле­чебная, цены в отелях с бассейнами вполне приемлемые.

—    Дьявол мести точил его [Ельцина] душу, как червь. Точил со вре­мен кошмарного Московского пленума партии. Маниакальное стремление вчерашнего правоверного коммуниста, исхлестанно­го и отринутого номенклатурными коммунистами, обессмертить свое имя в качестве могильщика коммунизма пережгло в нем все внутренние предохранители. А другим способам идейной борьбы и завоевания всемирной славы, кроме способа Герострата, он не был обучен.

—    В этой вакханалии всероссий­ского абречества и сам Ельцин должен так обеспечить свою се­мью материальными благами, чтобы их хватило, «покуда вертит­ся Земля». Что с присущей ему энергией он и не преминул сде­лать через разные загогулины.

—    Депутатский мандат скоротечен, а хорошо жить хотелось и дальше. Тогда стало в ходу среди обитателей Белого дома по-налимьи скользкое слово «перебежчик» — о членах Вер­ховного Совета, продавших душу Кремлевскому Дьяволу. (Один из таких перебежчиков второго наката Николай Рябов — вчераш­ний зам. и верный адепт Хасбулатова — строго пенял мне в ка­бинете руководителя Администрации президента Сергея Фила­това, что пресса слабо гнобит Верховный Совет. «Подскажите, — вырвалось у меня,— где обучают искусству становиться за одни сутки святее Папы Римского?» В 96-м, будучи председателем Цен­тризбиркома РФ, Рябов очень правильно вел подсчет голосов на выборах Президента России. Борис Николаевич по гроб жизни был ему благодарен).

—    Руслан Имранович [Хасбулатов] — человек умный и по-восточному хитрый, в экономических лабиринтах разбирался лучше гайдаровской братии. Я несколько раз работал с ним вместе над законопроектами — он мыслил четко, формулировал точно, по­махивая при этом курительной трубкой.

—    Горцы бывают иногда как сама святая простота. Поймали его, только что прикончившего человека, поймали на месте преступ­ления, с еще дымящимся оружием, а он на голубом глазу: — Это не я. Это он сам. Я выстрелил в воздух, а он, негодяй, подпрыгнул и поймал пулю в грудь.

—    Обращали на себя внимание и отношения Хасбулатова с Его­ром Гайдаром. Назвать их доверительными не решусь. Скорее, это были отношения людей, оказывающих услуги друг другу. Не по дружбе или любви, а по необходимости. Чтобы не ставить под угрозу интересы каждого. Так сказать, мирное сосуществование.

—    Многие думают, что правительство — это единая ко­манда, где все решения принимаются коллективно. Такое, мне ка­жется, встречается редко. А наше правительство вообще напоми­нало экипаж пассажирского лайнера: пилоты — экономический блок— в кабине отдельно, а все остальные министры— стюар­ды — тоже отдельно. Планы пилотов старались утаивать от стю­ардов — их обязанностью было придумывать для пассажиров ус­покоительные слова, когда сильно трясет или самолет собирает­ся приземлиться не там, куда намечалось.

В потемках реформ лю­дей как бы заставили прыгнуть в лодку, а лодку туда еще не пода­ли. Народ оказался в ледяной воде бешенного роста цен и инфля­ции. К тому же, его успели раздеть догола — не компенсировали ни сбережения, ни зарплату. Нищета поползла по России. Раздели, конечно, не всех.

—    Сотни вполне благополучных до этого гос­предприятий падали на бок одно за другим. Охотники за легкой добычей уже толпились с тяжелыми баулами в приемных Чубай­са с подельниками.

—    Все это напоминало утаптывание снега вокруг медвежьей берлоги. Хозяина тайги не взять без огромного риска, если с ходу атакуешь его в укрывище. Зверь свиреп и непредсказуем— мо­жет броситься на стрелка. А в сугробе особо не увернешься. Утап­тывание снега — это подготовка мест для отскока за стволы тол­стых деревьев или небольшие скалы.

—    Я был нужен Хасбулатову, как «Мерседесу» свежее сено — это стало понятно сразу. Но через меня он хотел кое-что доне­сти до сознания Ельцина.

—    Благотворные реформы — это поиск и установка баланса в разбалансированном государстве. Это создание равновесия меж­ду интересами центра и интересами регионов, между интересами фирм, предприятий, акционерных компаний и интересами всей экономики, между интересами личности и интересами общества,, государства. Перекосы в какую-то сторону, тем более, преднаме­ренные, из корыстных побуждений «балансеров» только способ­ствуют негативным процессам.

—    Равнодушное отношение к судьбе России — теперь привыч­ное состояние нашего общества. Ельцину с Путиным удалось-таки вынуть из нации стержень меньше чем за одно поколение. Не без огрома-а-адной помощи подручного московско-питерского бо­монда.

—    Японцы часто используют понятие «ошибки рынка». Свобод­ному рынку вообще сопутствуют серьезные кризисы. А в тран­зитной, переходной экономике, где регуляционные рычаги ста­рой системы демонтируются, а прочная новая институциональ­ная база не создана, — образуется опасный провал, безвластье механизмов развития. И сразу снимать конвой государства с ре­жима перестройки экономических процессов— самоубийствен­ный шаг.

—    Предприниматели, как электрический ток, выбирают крат­чайший путь к прибыли — либеральные правила абсолютно сво­бодного рынка это им позволяют. И деньги начинают роиться во­круг спекулятивных, посреднических и других сверхдоходных для рвачей, но пустоцветных для общества «купи-продай» опера­ций. А капиталоемкие отрасли будут похерены окончательно. (Так и произошло в России).

—

—    Уже в 80-е годы пять гигантов автомобилестроения — «Тойота», «Ниссан», «Хон­да», «Мазда» и «Мицубиси» произвели машин в два раза больше, чем Германия и начали теснить США. А про электронику и гово­рить нечего.

—    Удивительно, но со временем Япония стала экспортировать и сельхозпродукцию— это при ее-то ничтожных размерах пашни! А дело в том, что землю там не расхватывали жены разных мэров без кепок и в кепках, не засовывали себе под задницу, чтобы вы­годно перепродать. Государство распределило ее крестьянам, ко­торых обеспечило семенами, техникой, удобрениями. Не больше одного гектара на душу— и никаких латифундистов! А значит — и никакого сговора монополистов.

Принцип реформ был острый, как бритва: «Если компания не служит обществу, то она заслуживает ликвидации»… Японцы на законодательном уровне запретили иностран­ные денежные инвестиции в свою страну. Самые передовые тех­нологические линии — пожалуйста, завозить можно. А кто отва­жится выращивать себе конкурентов собственными руками?

—    Под национальные инвестиционные проекты были созда­ны специальные фонды — для автомобилестроения, электрон­ной, нефтехимической и некоторых других капиталоемких отрас­лей. Аккумулировал эти фонды и распоряжался ими Банк Японии. Граждане отдавали туда свои сбережения под большие проценты. Причем, с сумм в каждом фонде, не превышавших по эквиваленту ста тысяч долларов, налоги не брали.

—    Японец — обладатель полумиллиона долларов мог разло­жить их по пяти разным корзинам, не потеряв ни йены. Самые вы­сокие проценты начислялись за вклады в фонд автомобилестрое­ния. Гарантии гражданам давал сам император. За недолгое вре­мя были очищены все кубышки..

—    Не кредитная функция стала основной в деятельности Банка Японии, а инвестиционная. Он сам после анализа выбирал пер­спективные объекты и вкладывал в них деньги, превращаясь на какое-то время в Главного собственника. Это позволяло ему рас­считываться с клиентами — по их желанию — акциями промыш­ленных гигантов. Постепенно почти все японское население ста­ло акционерами. А поскольку прибыль постоянно росла и остава­лась в стране, то и на дивиденды людям грех было жаловаться.

—    Причем государство установило такой порядок, когда льви­ная доля доходов не могла оседать в карманах начальственной верхушки. На каждом предприятии был (и остается) защищенный законами свой профсоюз, и прибыли распределялись коллектив­ными решением. Все были заинтересованы лучше работать, боль­ше получать и вкладывать средства в развитие и модернизацию своего производства.

—

—    Борис Николаевич старался изо всех сил прыгнуть в обещаниях выше Михаила Сергеевича, пойти в уступках — дальше его.

—    Все делалось тоже в глубокой тай­не. Позже Гайдар обнародовал сумму внешней задолженности СССР в 110 миллиардов долларов. Касьянов— 95 миллиардов, ЦРУ США насчитало— 70,2 миллиарда, представители Счетной палаты РФ на основании документов подтвердили — 37 милли­ардов долларов. Близкую к этой цифре называл последний пре­мьер СССР Павлов — 35 миллиардов долларов. (ЦРУ США поясни­ло, что в его сумму вошли и коммерческие кредиты).

—    В то же время Советскому Союзу 49 государств должны были свыше 120 миллиардов долларов. Такому положительному саль­до можно только завидовать.

—    На работе с внешними долгами, как лебеда на навоз­ной куче, быстро выросли известные олигархи.

—    В Парижском клубе сделки ведут за закрытыми дверями, что называется, при погашенном свете— как и полага­ется масонским ложам. Сколько десятков миллиардов ушло на­право, а сколько— налево, в том числе переговорщикам от Рос­сии, посторонним знать не положено.

—    Россия рань­ше не видывала таких масштабов коррупции (то-то еще ждало ее впереди!) — ворье со всего мира слеталось в Кремль и на Старую площадь, словно на виноградный сироп.

—    Анатолий Чубайс, получивший карт-бланш от Ельцина, бес­церемонно швырял в костер криминальной приватизации луч­шие предприятия, не уведомляя об этом даже министров, в чьем подчинении они находились.

—    Это потом Фрадков станет чуть-чуть набираться вальяжности на должностях министра и премьера правительства, а в 92-м он вы­глядел чиновничком тридцать второго разряда. Такие как раз уме­ют и торговать и приторговывать. Авен присмотрелся и взял его к себе замом министра. Вместе они начали составлять план прива­тизации активов МВЭС.

—    Авен вместе с Гайдаром на­чал вводить институт спецэкспортеров— рассадник коррупции. За взятки чиновникам Петра Олеговича спецэкспортером мог стать даже полотер из клуба филателистов.

—    Аудиторы ведомства Авена уже прики­дывали, сколько взять со своих чиновничков, чтобы не рассер­дить их, за тот или иной объект. Зарубежную собственность «Союзнефтеэкспорта» оценивали в две тысячи долларов, хотя она стоила около миллиарда зеленых.

—    Говорили, что служба федеральной безопасно­сти Виктора Баранникова застукала Авена на тесных контактах с агентами израильского «Моссада».

—    Одни пишут, что Авену через его старшего брата— преуспевающего израильского бизнесмена дает деньги «Моссад». Другие ссылают­ся на подпитку от международных финансовых групп и, в частно­сти, олигархического сообщества США.

—    Сегодня людьми Гайдара, Чубайса и Авена заражены, как сифилисом, все сколь-нибудь значимые структуры: администрация президента, правительство, министерские аппараты, Центробанк и даже право­охранительные службы. Эти люди теперь продвигают криминаль­ные интересы своих бывших патронов, окопавшихся в бизнесе (правда, прослушивают телефоны друг друга — не кинули ли при разделе добычи), прикрывают их от уголовных преследований.

—    Фрид­ман приехал в Москву голодранцем с западной Украины — его и в консорциуме за глаза называют «Мойшей с-пид Львива», то есть, из-подо Львова. Авен помог ему поднабрать капиталов, усовер­шенствовал его технику надувательства и пустил впереди себя — всего на полшага вскрывать отмычкой сундуки с госдобром. А сам взял на себя умасливание знакомых сторожей этих сундуков.

Авен знает, что на передних рубежах, в первых окопах бой­цы, как правило, не выживают. Поэтому и не хотел, чтобы за ре­формами 90-х закрепилось его имя. Пусть в обществе устоится понятие: «реформы Гайдара». И пусть в «Альфа-групп» на царском троне восседает тоже кто-то другой.

—    Ненависти в людях всегда больше к тем, кто на слуху, кто мелькает на телеэкранах. А удовольствие от популярности — ни­что, по сравнению с удовольствием от нового миллиона в кар­мане, добытого в тишине, за спиной лидера.

—    Некоторые регионы уже покупают го­рючее за рубежом. А чем будем заправлять военную технику, если наступит час Икс? Станем просить: «Дайте нам немножко кероси­на, а то нечем сбивать ваши бомбардировщики»?

—    Иногда я представляю, как «рядовой» олигарх или мэр-оли­гарх, или олигарх-губернатор после какой-нибудь недоброжела­тельной публикации приглашает на чашку чая судью и говорит: «Бесхозные газетные шавки осмелились поднять на меня руку. Вот миллион баксов— защити мои честь и достоинство». «Что вы, — отвечает судья, — ваши честь и достоинство стоят гораздо дороже». «Торговаться не будем, — соглашается олигарх, — вот еще миллион, но покарай наглецов построже». Взывать к благо­разумию таких людей — пустое занятие. Авена тоже уже не изме­нишь… Петр Олегович Авен — человек-признак. Человек-по­казатель. Человек-примета. Человек-сигнал. По его местоположе­нию, по его наличию где-то можно судить о процессах на этом по­литическом участке, невидимых простым глазом.

—    В незабываемую эпоху президентства Владимира Владими­ровича Петр Олегович маячил рядом с ним постоянно. Авен с Пу­тиным в Америке. Авен с Путиным в Нидерландах. Авен с Пути­ным в Турции. Авен с Путиным во Вьетнаме. И это — обязательно в теленовостях, напоказ.

—    Соотечественники уже свыклись с бесполезностью для государства зарубежных вояжей своих вождей. И даже вы­вели закономерность: чем больше поездок Путина, тем меньше у России остается друзей.

—    Трудно найти другую страну, где президент тащил бы не в дом, а из дома. Уникальность наша и в этом.

—    Во время визита в Индию нашего президента по­литический обозреватель газеты «Хиндустан Тайме» Авирок Сен писал с издевкой: «Путин — тот человек, с которым можно делать бизнес. Он выложил на стол переговоров два очень существен­ных факта. Первое — Россия обладает 50 процентов запасов всех мировых ресурсов. И второе — что он там хозяин».

—    Хозяин — барин. Вот наградил президент Путин Авена указом № 416 орденом Почета — «за достигнутые трудовые успехи». И не возразишь. … упорно трудился Петр Олегович. Наблюдатель­ный глаз мог заметить: невдалеке от него постоянно клубился та­бачный дым. Это нервно курил за углом папироску за папироской Остап Бендер — от зависти.

Даже со стороны видно, что в Путине-политике изнывает без дела коммерсант. На многие большие государственные и межго­сударственные проблемы он смотрит через узкую щелочку биз­неса. Отсюда — отношение к России на постсоветском простран­стве, как к крохоборке. Отсюда — и громадные общие потери в ее экономике ради кратковременных сверхприбылей в каком-то од­ном секторе. Ничего не поделаешь, такая петербургская школа была за плечами Владимира Владимировича: обменивать что-то на что-то, искать выгоду в мелких сделках, распоряжаться лицензиями на торговые операции.

Вот что рассказали, например, авторы журнала The New Times (20.10.2008 г.): «Возглавляемый Владимиром Путиным комитет [питерской мэрии] за­регистрировал около 9 тысяч совместных компаний. Среди сов­ладельцев или топ-менеджеров этих компаний можно было найти весьма известных сегодня людей, как то: Дмитрий Медведев, Вик­тор Иванов, Борис Грызлов, Сергей Миронов, Дмитрий Козак, Вла­димир Кожин с супругой, супруга Николая Патрушева, Геннадий Тимченко, Владимир Якунин, братья Андрей и Сергей Фурсенко, Леонид Рейман...»

В «Альфа-банке», как и во всем консорциуме, очень запутан­ная, специально усложненная система управления. Кто чем вла­деет— узнать можно, лишь прошерстив горы документов в раз­ных странах. Система выстроена по канонам тайного общества: выставлять для преследователей и проверяющих ложные цели, припрятывать капиталы в глухих углах, подальше от мировых фи­нансовых центров.

Это умение Авена просчитывать и строить многоходовые комбинации, работать без шума и пыли, возможно, и привлекло к нему внимание Путина-президента. Кремль открывал широчай­шие возможности для бизнеса. В партнеры нужны были дельцы международных масштабов, генераторы идей, способные в кри­тических ситуациях на самостоятельные решения. Но в то же вре­мя — не способные «кинуть».

Питерские сподвижники? Они надежны по-заговорщиче­ски — с кем-то из них надо идти дальше. Но в основном это ин­теллектуальные иждивенцы с местечковыми замашками, привык­шие получать импульсы к своим поступкам от лидера.

Собчак— что? Он сибарит, не опускался до повседневной мэрской работы — перепоручал ее своим замам и помам. А сам в роли златоуста присутствовал на открытиях и закрытиях.

Мир — это грязный рынок, где ли­деры государств— дефицитный товар: не купишь ты, оторвут с руками твои конкуренты. А тебе придется платить в стократных размерах.

Либерализация ответственности в нашей стране обрушила моральный и профессиональный уровень кадров во всех сферах. В том числе и во внешней разведке. Все занимаются личным биз­несом. В мире это видят, делают свои выводы. И когда президент берет с собой в поездки по Индии или другим государствам вата­гу из авенов, дерипасок, абрамовичей, миллеров, чубайсов, шо­хиных, то хозяева воспринимают их как стадо голодных хищни­ков, чьи интересы очень далеки от интересов страны, которую они вроде бы представляют. И принимают их соответственно.

Главным кадром в тогдашнем Санкт-Петербурге был Анато­лий Александрович Собчак. Со стороны он казался этаким несги­баемым Робеспьером, но в действительности был уговаривае­мым, податливым человеком… После окончания университета Анатолий Александрович три года работал адвокатом в родном для Горбачева Ставрополь­ском крае. С тех пор любил Михаила Сергеевича как родного отца, а адвокатская практика научила его гибкости поведения и легко­сти в отречении от своих прежних суждений.

Тогда была эпидемия игры в теннис. Высшие чиновники, вы­служиваясь перед Ельциным, по утрам истязали себя на кортах и появлялись на рабочих местах с большим опозданием. Исполни­тельная власть полностью оживала только часам к одиннадцати.

Не знаю, один Путин отцеживал кадры для питерской вла­сти или вместе с приятелями из КГБ. Но команда подобралась до­вольно пестрая: профессорские отпрыски, соискатели кандидат­ских дипломов, завсегдатаи дискуссионных клубов. Почти никто из них не нюхал пороха конкретного дела. Вышла тесная компа­ния дилетантов.

Вдруг Собчак лично обратился к президенту США Бушу-старшему и канцлеру ФРГ Гельмуту Колю с просьбой спасти Санкт-Петербург от голода. Словно мегаполис уже вышел из состава России, которая не в состоянии контроли­ровать положение дел в своих регионах.

Понятно, что Бушу с Колем составило немалое удовольствие утереть сопли Кремлю и откликнуться на SOS великих управлен­цев с Невы. Чем черт не шутит, вдруг эти отвязные парни станут последователями Джохара Дудаева, а их регион — последняя не­запертая калитка России к Балтийскому морю. Десятки тысяч тонн продовольствия пошли в город со складов американских войск, расположенных в Западной Германии.

В Соеди­ненных Штатах сейчас около 40 миллионов темнокожих— у них повальная мода переходить в ислам. Через четыре десятилетия их станет значительно больше— они, получая поддержку извне, начнут требовать своей государственности и устанавливать ис­ламские порядки (Кстати, всего через четырнадцать лет после на­шей беседы, впервые в истории США конгрессмен из Миннесоты афроамериканец Кейт Эллисон принес на Капитолийском холме присягу на Коране. Процесс пошел).

Чтобы реформаторы могли орудовать смелее, не опасаясь последствий, решено было обеспечить их с семьями потенци­альным гражданством США. Все должно было делаться в глубо­кой тайне, но как только возникала угроза свободе этих людей, на свет появились бы американские паспорта. И США всеми силами начали бы защищать своих граждан, добиваясь от властей России отправки реформаторов за океан на постоянное место жительст­ва. А в умении поднимать бомбардировщики для достижения сво­их целей американцам не откажешь.

Даже мы в нашем ведомстве, далеком от глобальных эконо­мических переделок, при подготовке законопроектов или прави­тельственных распоряжений, всегда мучались над проблемой «зо­лотой середины». Дать печатной и электронной прессе безбреж­ную волю— получишь информационный террор, ограничить лишними рамками — расстанешься со свободой слова.

Анатолий Чубайс. При мне он пришел в пра­вительство трусоватым и скрытным парнем, и на моих глазах с ним скоротечно происходила метаморфоза. Сначала Чубайс — вы не поверите! — даже краснел, когда его ловили на лжи, но час от часу наглел, пер напролом, словно его прикрыли защитной броней, и все больше походил на марсианина из романа Герберта Уэллса «Война миров» — существо бездуховное, меркантильное, наловчившееся размножаться почкованием.

За последующие годы от оплодотворенного вседозволенно­стью Анатолия Борисовича отпочковались тысячи чубайсиков. Они, подобно личинкам саранчи, расползались в разные стороны и окрылились в кабинетах Кремля, правительства, банковского сектора, многочисленных комитетов имущественных отношений, предприятий электро и атомной энергетики, структур нанотех- нологий. И всюду за.Чубайсом с чубайсиками остается ландшафт, напоминающий искореженный машинный зал Саяно-Шушенской ГЭС после аварии. Для каждого очередного российского вождя постельцинской эпохи Анатолий Борисович, как Петр Авен и еще два-три деятеля, видимо, является человеком-признаком, челове­ком-сигналом, прибором опознавания. Если Чубайс по-прежне­му свой в Кремле, значит, и с ответчика президента летит в центр Всемирной Олигархии: «Я свой — я свой».

Получается, как в сказке про репку: мышка за кошку, кош­ка за Жучку, Жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку, тя­нут— потянут— вот и вытянут власть обратно из рук народа. Не для краснознаменной партии, а для себя, перекрашенных в дру­гие цвета.

В чинопочитающей России даже ограбление государства счита­ется менее тяжким преступлением, чем любая попытка перечить начальству.

Наши либералы получили свое название отнюдь не из-за приверженности к свободе выбора, как это принято в иных странах.

Они так кличут друг друга за свое поклонение Либеру — древ­нему богу распущенности и опьянения. В праздники Либералии в старые-престарые времена обожатели этого бога распоясыва­лись до крайности, устраивая шабаши. И очень любили прино­сить в жертву козлов. В обстановке разнузданности свершались пьяные зачатия… А козлами или быдлом либералы- аморалы считают беззащитное российское население.

В прессе мы запус­тили тогда термин «четвертая власть» и как для самостоятельной ветви принялись закладывать под нее фундамент, наравне с пред­ставительной, исполнительной и судебной властями. Ведь демо­кратия может держаться только на этих четырех равноудаленных опорах: сместишь одну да другую — сооружение накренится и сползет во тьму беззакония.

Руслан Хасбулатов, на которого мы с Брагиным лелеяли большие надежды, вдруг начал бронзоветь от свалившейся на него власти. Появилась манера обрывать на сессиях выступления депутатов, отпускать по поводу и без повода ядовитые реплики. Даже походка у него изменилась: из энергичной — в вальяжную поступь Хозяина.

Я давно заметил, что многие мужики небольшого росточка, взлетев на высокий пост, начинают комплексовать и пытаются как бы исправлять в себе недоделки природы. Одни, чтобы выше ка­заться, постоянно вытягивают шею, другие приподнимают плечи, а третьи, вручая ордена, привстают на цыпочки.

Будто на большинство сегодняшних журналистов посмотрел глазами сво­бодного волка на его сородичей Владимир Солоухин:

Вы серыми были, Вы смелыми были вначале.
Но вас прикормили, И вы в сторожей измельчали.
И льстить и служить Вы за хлебную корочку рады, Но цепь и ошейник Достойная ваша награда...

Известинцы перегрызлись из-за денег друг с другом. Кто-то из них остался на месте, а кто-то побежал создавать дру­гую газету под другого хозяина. Затем под третьего. Так и бегают, запыхавшись. Выбор между свободой и деньгами — тяжелое мо­ральное испытание. Не многие могут подняться до правильного решения.

Удивляюсь способности многих наших политиков уживаться со всеми и при любых поворотах событий. Наблюдаешь за ними и видишь: позавчера они были с красными, вчера — с белыми, сегодня — с голубыми или малиновыми. И всюду они свои, всю­ду провозглашают искренне то, что принято говорить и делать в очередной их кампании. Такими эластичными вырастают, навер­но, с пеленок. Все они долгожители в российской политике.

Полагаю, что демократия в обществе невозможна без дикта­туры порядка в госаппарате. Прежде всего— в исполнительной власти. Если происходит либерализация госаппарата, то в стране устанавливается диктатура хаоса и вседозволенности.

Нам, романтикам от политики первой волны, долго чудилось, что достаточно установить в России режим демократии, и люди перестанут ощущать себя бездумными шестеренками Системы, «подневольным народом». Мы объясняли наивно: это тоталитар­ная система подминала порядочность, это она насаждала повсю­ду рабскую психологию. И не всегда задавали себе вопрос: а отку­да растут ноги авторитарной, тоталитарной системы.

Пример современной России наглядно показывает: не обще­ственный строй делает людей шестеренками, а бездумные шес­теренки даже нормальную Систему без труда превращают в Ре­прессивную. И дают дорогу бесчинству самовластья. Не может ничтожная кремлевская группировка, вцепившаяся намертво в царские кресла, за годом год выкорчевывать в стране демокра­тию, отнимать у населения его законные права и свободы, если ей не способствует бессчетное количество бездумных шестере­нок — губернаторы, мэры, депутаты, судьи, прокуроры, милицио­неры, журналисты, режиссеры и проч. и проч. Каждый из них пре­следует свои низменные цели, а все вместе они — навоз для под­кормки всходов диктатуры. Так было всегда. В России выгодно и безопасно быть бездумной шестерен­кой.

Вот и в будущем пронырливые функционеры «Единой России» начнут вы­тирать ноги о Медведева с Путиным, жалуясь на свое, якобы, под­невольное положение. У нас можно сделать еще хоть десять прыжков в демократию, но все попытки укоренения народовластия будут заканчиваться воцарением на троне изворотливых узурпаторов. Пока не замая­чит над бездумными шестеренками неотвратимость наказания за их личную сволочную позицию.

Нужен карьерист без комплексов, с пластилиновыми моральными ус­тоями, готовый идти с президентом на все прегрешения. Канди­датура Виктора Черномырдина подходила по всем параметрам. Депутаты утвердили его: они готовы были голосовать хоть за те­леграфный столб, только не за Гайдара.

Мне он [Ельцин] напоминал жильца коммунальной квартиры, обозленного на соседей и всегда готового плеснуть в их кастрюли на общей кух­не порцию керосинчика… Он желал только царст­вования — бесконтрольного, не ограниченного никакими рамка­ми.

На людях и без них Борис Ни­колаевич был очень разным. Это заметил даже друг и одногруппник Клинтона по Оксфорду, первый заместитель Госсекретаря США Строуб Тэлботт. В своих мемуарах «Рука России» (2002 г.) он довольно мягко вспоминал: «На пленарных заседаниях с боль­шим числом присутствующих по обе стороны стола Ельцин играл решительного, даже властного лидера, который знает, чего он хо­чет, и настаивает на получении этого. Во время закрытых встреч он становился восприимчив к уговорам и увещеваниям Клинто­на. Затем во время заключительных пресс-конференций Ельцин из кожи вон лез, чтобы скрыть, как уступчив он был за закрыты­ми дверями».

Уже 18 февраля 93-го года было подписано «Соглашение ме­жду правительством Российской Федерации и правительством Соединенных Штатов Америки об использовании высокообога- щенного урана, извлеченного из ядерного оружия». По нему наша страна обязалась за мизерные деньги (при стоимости всей массы зарядов в 8 триллионов долларов ее уступили за 11,9 миллиарда) передать американцам 500 тонн боевого урана с обогащением в 90 и более процентов.

Много это или мало? Давайте сравним: за более чем полве­ка, начиная с 1945 года, в США при их-то мощи было произведе­но всего 550 тонн оружейного урана. Примерно тем же поряд­ком цифр исчислялся и ядерный арсенал Советского Союза.

Ельцин не стал подписывать Соглашение сам. И хотя ему это было не по чину, документ с российской стороны подмахнул Чер­номырдин. Борис Николаевич любил цеплять свое ближнее окру­жение на крючки, с которых трудно сорваться. Виктор Степано­вич потом еще много чего наподписывал. Поэтом смертельно бо­ялся радикальной смены власти и безоглядно поддерживал все загогулины президента.

Об указе Бориса Николаевича— № 1400, объявляв­шем смертный приговор съезду народных депутатов РФ и Вер­ховному Совету, лидеры Запада узнали задолго до ельцинского выступления по телевидению перед своим народом 21 сентября 93-го. По признанию тогдашнего Госсекретаря США Уоррена Кри­стофера, документ был заблаговременно доставлен послу Амери­ки в Москве Томасу Пикерингу и послам Великобритании, Фран­ции, Германии, Италии, Японии и Канады. Так сказать, на согласо­вание верхним инстанциям.

Уже через 40 минут после телевизионного выступления пре­зидента РФ Клинтон заявил журналистам: «Президент Ельцин сде­лал свой выбор, и я его поддерживаю полностью». Вслед за Хо­зяином планеты поклоны Борису Николаевичу отвесили другие зарубежные лидеры.

Всех, кто стоял на иерархической лестнице ниже него, Ельцин относил к сущест­вам одного калибра. И с авторитарными целями самонадеянно на­бивал ими обойму своего кадрового оружия. Какие-то патроны не подходили чуть-чуть: он их с силой продавливал. Какие-то давали осечку: он их выбрасывал, не задумываясь. Руцкой оказался боль­шого, совсем не подходящего калибра для ельцинского оружия, и заклинил ствол в самый неприятный для президента момент.

Иностранцы тучами кружили над Россией, как грифы над умирающим слоном.

О чем Берлускони договорился с Ельциным? Мы должны продать италь­янцу по дружеской цене Первый федеральный канал со всей ин­фраструктурой — Останкинским корпусом, сетями, оборудовани­ем и т.д. Я спросил: так ли Сильвио понял Бориса Николаевича? «Так, и не иначе. Мы сделаем коммерческий, развлекательный ка­нал». Это о нашем-то главном, который только один тогда покры­вал всю Россию. Вот уж действительно, отдай жену дяде... Мне пришлось сказать, что Ельцин любит шутить, и здесь он пошутил — не иначе. Итальянец ушел недовольный.

Истина спускается сверху в виде дирек­тив лишь при диктаторских режимах, а в демократических госу­дарствах рождается в спорах, в столкновениях мнений.

Был литературный кружок: со своими стихами туда регулярно прихо­дил немного чудаковатый шофер. Через все его вирши рефреном шли две строчки:

В одном пиджаке всю жизнь запиджачиваем.

Куда мы идем, куда заворачиваем?

Ельцин, настраиваясь на решительные действия, хотел по­всюду иметь под руками безликих, беспрекословных исполните­лей. Он видел: чистоплюи-демократы пока верили его словам о приверженности цивилизованным нормам, не догадываясь, что это всего лишь обманка для бесхитростного электората… Теперь надо опираться на нуворишей и их шуст- ряков— представителей — им будет что терять.

Сразу же после выборов, на ко­тором гайдаровская партия власти проиграла, Ельцин снял Брагина с работы. А «Останкино» передал в руки Бориса Березовского. Хватит играть на выборах в демократию. Хватит рисковать, доверяя та­кое важное дело бескорыстным, а значит, неуправляемым людям. Вот олигархи, чтобы не быть раскулаченными, всегда обеспечат для власти нужные результаты.

Лужкову с его приближенными олигархами все было мало. Они подминали под себя газеты, журналы, радиостанции. Московскую власть этот клан конвертировал в деньги, и те­перь деньги надо было конвертировать в инструменты для раз­мыкания дверей в федеральную власть. Ельцин считал, что высшая цель лужковской камарильи — деньги, деньги и еще раз деньги, а о кремлевском троне сто­личная команда не помышляла (помышляла, да еще как!). Он спокойно отдал ей на прокорм Москву с ее золотоносной не­движимостью и даже не позволял контрольному управлению ад­министрации президента России проводить ревизию деятельно­сти мэрии. Пусть ребята погреют как следует руки — будут горой стоять за Бориса Николаевича.

Ему, любителю внешних эффектов, легла на душу придумка Ресина — Лужкова погонять во время трудного для президента Седьмого съезда нардепов колонну бибикающих самосвалов во­круг Кремля. Для психологического давления на оппозицию. Или, проще говоря, для понта. Так понтуют в тюремных камерах уркаганы, отбивая себе место подальше от параши.

Люди недоумевают: откуда взялась в Кремле эта паханская феня, которая становится чуть ли не го­сударственным языком? Да все оттуда, из 90-х, от ватаги нувори­шей, густо облепивших испачканный кровью трон Ельцина. Про­сто в ту пору Кремль еще по инерции изъяснялся другими слова­ми, дистанцируясь хотя бы на публике от криминального сленга. Но уголовной субкультурой народ теперь обработан, а олигархи сами взгромоздились на троны — им не нужны маски благочес- тивости.

Такая вот штука: когда караван неожиданно, да еще неуме­ло разворачивают на 180 градусов, все умные вожаки и надеж­ные работяги остаются в хвосте. А впереди оказываются хромые верблюды, недоношенные и шелудивые. Они и начинают устанав­ливать свой ритм движения.

Ельцинские реформы выгребли из социальных подворотен весь человеческий мусор и подсунули в поводыри обществу — мошенников, фарцовщиков, спекулянтов театральными билетами, проныр по части «купи-продай», базарных шулеров и наперсточни­ков. Этому отребью позволили безнаказанно мародерствовать на российской земле, пинками открывать любые чиновничьи двери.

И отребье в одночасье возомнило себя господствующей кас­той. Оно взялось навязывать стране свою волю, свой образ мыс­лей, свою гнилую мораль и воровским жаргоном выталкивать из обихода сакраментальный русский язык. И для этого принялось спешно прибирать к рукам средства массовой информации. Ну­воришам важно было поставить на поток сеансы дебилизации на­селения, чтобы убить в нем гены сопротивления.

Изо дня в день НТВ проповедовала отвращение к порядку, к стране, выставляла варварами сторонников целостности госу­дарства. Исследования Генштаба России, например, показали, что в первую войну на Кавказе до 80 процентов всех видеосъемок боевых действий, выданных компанией в эфир, велось со сторо­ны чеченских боевиков. А остальные сюжеты — жалобы упитан­ных вайнахов на бесчинства «русских агрессоров».

И вот уже НТВ показывает на страну своего ген­директора Евгения Киселева в его собственном винном подва­ле — с батареями драгоценных бутылок, с устройствами для ав­томатической установки нужной температуры и влажности. А на сияющем лице гендиректора выражение: «Учитесь, пацаны! Буде­те служить не правде, а мамоне — станете купаться в благополу­чии, как я».

Гусинского я знал хорошо — он не был похож на транжиру. Наоборот, тянул в свой карман все, что попадалось под руку. То­гда чьи деньги сорил этот прижимистый человек на дорогую иг­рушку — НТВ? Да наши с вами!

Как говорится, щед­ра матушка Русь, но только не для Вань да Марусь.

ОРТ— это транзитный пункт для пе­ревалки государственных денег в сеть частных фирм типа «Рога и копыта», созданных за рубежом командой Березовского — Дья­ченко: степень личной заинтересованности данной пары в афе­рах ревизоры исследовать не решились.

Олигархи — существа мстительные, как одногорбые верблю­ды. Те гоняются за обидчиками, пока не заплюют, не затопчут.

Не было у Бориса Николаевича врагов смертельнее, чем те, кто хотел занять его место… Полицедействовав, не раз поменяв свое обличье ради достижения или сохранения власти, он в конце концов вернулся к себе, первоначальному, к своей сути, заложенной в него еще при родах.

Для всех российских вождей полезно отвлекаться от лицезре­ния своего отретушированного облика на подвластных телекана­лах и почаще заглядывать внутрь себя. Понятно, что эстетического удовольствия от этого мало, но для того и нужны санитарные дни — освободиться от самолюбования и самодовольства, от эгоцентриз­ма, от властолюбия, от чесоточного зуда вседозволенности. Словом, прибраться в себе. Работа полезная для вождей, что­бы в них долго потом не рылись другие.

И Ельцину это было крайне полезно. Последний раз, мне ка­жется, он заглянул в себя в конце 92-го. И ужаснулся: там черно­та и наслоения нечистых помыслов. Почти через край. Может, от­того он и решился на суицид, заперевшись в жарко натопленной бане, и Коржаков пинком вышибал дверь. Отошел. Опомнился. За­крыл себя на все замки, на все засовы, а ключи выбросил прочь. С таким грузом в душе и восседал он в Кремле до самых послед­них дней.

Проголосовал, например «верный хасбулатовец» Починок Александр за импичмент, но поозирался, увидел, что Ельцин сда­ваться не собирается да еще обкладывает Белый дом ментовски­ми силами — и стал перекрашиваться срочно в другой цвет. По­бежал в Кремль с покаянием — его сделали распорядителем иму­щества Верховного Совета (позднее назначили министром). Таких Починков— посредственных конъюнктурщиков, флю­геров было немало.

Борис Николаевич создавал философию исполнительной власти на будущее: меркантильность верхом на бесстыдстве! Все последующие годы он много делал, чтобы для России это было вечно живое учение— через подготовку условий для преемни- чества кремлевского трона, через сплетение тугих коррупцион­ных тенет. И сейчас, глядя на нашу власть, на ее дела, на ее пла­ны, мы можем смело, без всяких натяжек провозглашать, как еще недавно говорили о вожде мирового пролетариата: «Ельцин жил! Ельцин жив! Ельцин будет жить!» И пока он «будет жить», влады­чество нуворишей над страной не прекратится… Беззаконие путинизма (а за ним— медведизма) — логическое продолжение беззакония ельцинизма. Отшлифованное. Припер­ченное гэбэшным садизмом.

Простота всегда была отличительным качеством Виктора Степановича, потому и держал его при себе президент.

Какая же Россия без Чубайса? Во всех смыслах «недо»— недоразворованная, недобитая, не доведенная до бан­кротства.

Из президентской кухни россиянам стали порциями выдавать (и сейчас по-прежне­му выдают) политическую систему-винегрет, где перемешаны эле­менты военного коммунизма, дикого капитализма, феодализма и даже рабовладельческого строя.

Все это прикрыто, как мусорная свалка высоким цветастым забором, декоративным парламентом и декоративными выбора­ми, результаты которых должны всегда услаждать слух Кремля.

Конкуренция осталась только внутри царского двора — ме­жду нуворишами: кто первый пробьется к Хозяину, чтобы полу­чить доступ к большим деньгам и ресурсам.

Борис Николаевич хоть и обрюзг волей без борьбы, приве­чал и одаривал разных мазуриков, но особой симпатии к ним не питал. Кто они — подлокотники для удобного сидения в царском кресле, ненасытные овчарки у подножия трона? Преданно смот­рели в глаза, ластились, лишь бы им достался кусок пожирнее. Но сменись хозяин — бросятся лизать другие башмаки, погавкивая на прежнего благодетеля.

Янки притащили в нашу страну своих жен с другими родственниками и за бесценок скупали крупней­шие производства, в том числе, уникальные предприятия воен­но-промышленного комплекса. Чтобы остановить выпуск высоко­технологичной продукции. А трескучий Чубайс, с павлиньим хвостом высочайшей само­оценки, бегал у них в шестерках.

У Ельцина есть дочь Татьяна Дьяченко, он в ней души не чает: в общем-то пичужка свердловская, неприметная трясогузка, но с большими претензиями орлицы — вся в папашу. Ее можно играю­чи развести на что угодно, и она пойдет к отцу с твоим мнением как со своим, будет ласково уговаривать его: «Ну, папа!», и прези­дент на глазах начнет таять.

Этим самым, как я уже говорил, олигархи вооружались на­дежной «фомкой» к главным кремлевским дверям, отмычкой к воле Бориса Николаевича.

Перед нападением российских военных на Грозный Александр Коржаков застал в кабинете Ельцина Оле­га Сосковца, упавшего перед президентом на колени: «Борис Ни­колаевич, умоляю, не надо с Чечней воевать». Бывший металлург с мировым именем, бывший ключевой министр Советского Союза унижался перед бывшим партийным секретарем-неудачником — вот как поворачивается судьба! — ради престижа России, но оли­гархи уже сагитировали хозяина Кремля начать кровавую зава­рушку: чем больше мутной воды, тем проще ловить рыбку.

В избирательные комиссии людей подбирали тщательнее, чем в отряд космонавтов. В руках президента были мощные ин­формационный и административный ресурсы.

Это текст выступления президента США Клинтона на сове­щании Объединенного комитета начальников штабов в октябре 95-го, то есть когда Россия начинала готовиться к выборам. «Друг Билл» поздравил своих военных с тем, что в лице России «мы по­лучили сырьевой придаток, не разрушенное атомом государство, которое было бы нелегко создавать».

И дальше: «... Обеспечив занятие Ельциным поста президента на второй срок, мы тем са­мым создадим полигон, с которого уже никогда не уйдем».

Ему сказали: не следует греметь по-топорному, а надо спокойно провести как бы выборы и обеспечить на них себе как бы победу. У Бориса Николаевича неограниченный администра­тивный ресурс, много мастеров подтасовки. Не учить же его тако­му простому делу! А Запад все эти «как бы» вычеркнет и выдаст за торжество политики МВФ, которую не щадя живота своего прово­дил Ельцин… Бюл­летени для голосования были вскоре уничтожены, и оппоненты Ельцина резонно считают: следы побед с такой поспешностью не смывают.

Тать­яна Дьяченко… робела перед их волчьей хваткой, и Анатолий Борисович со своими архаровца­ми плотно набивали ее, как контейнер, выгодными для себя ар­гументами, затем отправляли склонять чадолюбивого президен­та к нужным решениям. «Десятки раз, — с оголенной простоватостью девчушки из таежной заимки рассказывает теперь Дьяченко, получали деньги — в коробках из-под ксерокса, в коробках из-под писчей бумаги, в других ко­робках, в кейсах, в том, в чем было удобно деньги нести». Ничего не скажешь, славно пахало братство под атаманством Чубайса.

В 92-м Билл Клинтон баллотировался в президенты США, и его пред­выборный штаб проводил акцию «Choose or loose» (Голосуй, или проиграешь). Акция проходила шумно, цветисто — собирали мо­лодежь, устраивали фейерверки. Билл выходил на сцену со своим саксофоном — играл, танцевал с Хиллари.

Группа Чубайса скопировала у американцев и сам лозунг «Го­лосуй, или проиграешь!» и многое из сценария акции. Ельцина возили, как цыгане ручного медведя, по разным подмосткам и за­ставляли, подобно Клинтону, развлекать публику. Вот уж действительно, где кобылке брод, там курице потоп: печальное было зрелище.

Но вершиной творений штабистов-гениев была все-таки цветная еженедельная газета «Не дай Бог!»— выходила тиражом 10 миллионов экземпляров и рассовывалась в почтовые ящики бесплатно. По циничности, по тупости, по развязности, по уров­ню подлости у нее, пожалуй, не было аналогов в мире. Даже ко­гда Советская Армия приближалась к бункеру фюрера, фашист­ские пропагандисты запугивали свое население не таким крова­вым языком. На всех номерах газеты «Не дай Бог!» проступали отпечатки чубайсовского интеллекта.

Вдвоем с Черномырдиным Ель­цин переводил Россию на африканские стандарты жизни, сажал ее, как наркомана, на нефтегазовую иглу, и, разрушая экономику, толкал страну к банкротству. Россия оказалась отброшенной на несколько десятилетий назад.

Была держава — стала заурядным сырьевым придатком За­пада. Россия окончательно деградировала в Воруй — страну с чу­довищными масштабами коррупции, с незатухающими вооружен­ными стычками, с пылающим Северным Кавказом, с захватом бан­дитами в заложники целых городов. Она выродилась в опасную зону для проживания, не защищенную цивилизованными закона­ми, где государственный аппарат превратился во врага нации, а трудовой люд — в бесправных рабов олигархов.

Итоги правления Ельцина в цифрах известны. Напомню не­которые из них:

—   бюджет страны сократился в 13 раз;

—   население уменьшилось на 10 миллионов человек;

—    по уровню жизни Россия переместилась с 25-го на 68-е место;

—   в 20 раз увеличилось количество бедных;

—   в 48 раз выросла детская смертность от наркотиков;

—   в 2,5 раза выросла смертность младенцев;

—   примерно в два раза сократилось производство сельхоз­продукции;

—   в 2,3 раза упал выпуск машиностроительной продукции;

—   В 5 раз сократился объем капиталовложений;

и проч. и проч.

Американцы большие мастера бомбить тех, кто не может дать сдачи — Югославия, Ирак и далее по глобусу. А на наши при­родные ресурсы у них давно зуб горит. И беззащитная Россия, у которой суммарная стоимость разведанной минерально-сырье­вой базы составляет 30 триллионов, а оценочной — 60 триллио­нов долларов — это как бесхозный тугой кошелек на дороге: на­клонись и бери.

Ушлые лидеры США знали характер сво­его друга в Кремле: его сумасбродство, его способность бездумно рвать на груди рубаху, его начихательство к президентской при­сяге.

И Джохар Дудаев со своими башибузуками тоже очень хва­лил Грачева. За пацифизм, за нежелание использовать оружие в интересах России. Для борьбы с русским народом Павел Сергее­вич по согласованию с Ельциным передал чеченским мятежникам две установки тактических ракет «Луна», десять зенитных ком­плексов «Стрела-10», 108 единиц бронетехники, включая 42 тан­ка, 153 единицы артиллерии и минометов, включая 42 реактив­ные установки БМ-21 «Град», 590 единиц современных противо­танковых средств и еще много кое-чего другого.

Маргарет Тэтчер, наставница раннего Михаила Сергеевича Горбачева, любила повторять высказывание Наполе­она: есть два рычага, которыми можно двигать людей — страх и личный интерес.

К двух­тысячному году в Госдуме собрался, наконец, понятливый наро­дец— чиновник на чиновнике и чиновником погонял: фракция «Отечество — Вся Россия» Евгения Примакова, фракция «Един­ство» Бориса Грызлова, фракция Сергея Кириенко, группа Олега Морозова и т.д. Эти образования катались по неровному полити­ческому столу, как ртутные шарики, пока не слились впоследст­вии в опасную ядовитыми испарениями подрагивающую массу под названием «Единая Россия».

Кириенко — один из опричников путинского режима и тоже горазд наводить тень на плетень.

Надежды рухнули. Начался Великий Исход офицеров из Армии. За 2000 — 2002 годы из Воо­руженных сил России уволилось 44 процента лейтенантов и стар­ших лейтенантов, 33 процента капитанов, 30 процентов майоров. Половина выпускников военных училищ отказались от службы. Оставались ветераны, кому надо было продержаться до пенсии… И когда в конце 2001 года Путин наградил Ельцина орденом «За заслуги перед Отечеством I степени», они уже без тени уваже­ния к дарителю, с подначкой спрашивали меня: не знаю ли я, ка­кое отечество имел ввиду наследник «царя Бориса».

Ельцин мало верил в бескорыстную преданность людей и ста­рался подвесить свое окружение на прочные крючки. Совместные с охранником глубокие порезы на руках и смешение крови — не пьяная блажь Бориса Николаевича. Он считал, что этот гангстер­ский ритуал — клятва на крови — соединяет верность подельни­ков намертво. И спокойно поручал им «особые миссии».

При умелой организации дела можно подвести под монастырь святую Деву Марию.

Борис Николаевич любил власть до беспамятства, не пред­ставлял своего существования без нее. Так, как акула не может жить без движения.

Он жил по внутренней установке: если ты задумал до кореш­ков разрушить прежние устои отцов, нащупай точки невозврата и смело их проходи — через страдания людей, через пожарища, через кровь. Чтобы процессы, зачатые тобой, стали необратимы­ми. Это принцип всех революционеров-сатанистов.

Он и в храм нес заразу: плодил олигархов от церкви, разрешая высшим чи­нам Патриархии беспошлинный ввоз табака и спиртного для пе­репродажи пастве в России. Те, возможно, дурачили его обещани­ем добыть по блату пропуск в рай.

Рык Ель­цина на тусовке чиновников: «Не так сели!», и все повскакивали, затряслись, начали суетиться. А ему приятно видеть их ничтоже­ство.

Интеллектуальные инвалиды от власти всегда подсовывали себе под мышки костыли из ярких личностей. Вот и Виктор Чер­номырдин, «паровоз» блока «Наш дом — Россия» (НДР), включил Льва Яковлевича [Рохлина] в 95-м на парламентских выборах в тройку лиде­ров федерального списка. У самого «паровоза» пару не было от­родясь, и генералу пришлось тащить на себе в Госдуму весь со­став с порожняком. Кое-как доволок.

Могилу Бориса Николаевича запеленали в прочное покрыва­ло из цемента и мраморных плиток— в виде российского флага. «Семья», наверно, побаивалась мести вандалов и придумала этот странный ход. А получился символ. Получилось подобие сарко­фага, какие возводят над разрушенными ядерными реакторами (так упаковывали в бетон четвертый блок Чернобыльской АЭС). Чтобы обезопасить окружающих от вредного излучения. Чтобы уменьшить в России площади поражения изотопами ельцинизма.

Оппозицию сиамские близнецы делят на системную и вне­системную. Внесистемная — это известные лапутяне с острыми зубами. Их держат в холодных загонах вместе с плебсом. А те, кто выдрал себе зубы по собственной воле и подпилил язык, стано­вятся системной оппозицией. Их иногда подпускают к системе. Системой здесь зовут корыто с добротной пищей, которую делят между активными восхвалителями близнецов.

В первый приезд Путина во Вьетнам его встречали по одеж­ке как лидера большой страны, а уже во время второго смотрели на Владимира Владимировича, по восточным понятиям, как на за­урядного предпринимателя. Умный Восток отличать научился: ка­кой кормчий личность, а какой — только функция. В данном слу­чае функция Олигархата.

В грызловской Думе подолгу лежат нетронутыми необходимые стране законопроек­ты, но она готова разбиться в лепешку, чтобы любая вредоносная инициатива Владимира Владимировича влетала, как пуля, в пове­стку дня.

В стране, щедрой ресурсами, минимальный размер оплаты труда в 15 раз меньше, чем в таких небогатых государствах, как Бельгия и Ирландия — не задевает, перебьемся. В России полтора миллиона чиновников — втрое больше, чем в СССР, они не служат людям, а давят их отката­ми, поборами, взятками — но нас не колышет.

в целом, как подсчитало агентство Риф, по России сегодня та­кая картина с заслонами от покушений на кремлевский режим:

—   Личный состав ФСБ, ФСО, ФПС, ФАПСИ, СВР насчитывает 2.140.000 человек;

—    штатные сотрудники МВД, ФСИН, МЧС, ФМС, Минюста и прокуратуры составляют 2.539.000 человек;

—   персонал частных охранных структур, секъюрити и т.п. — 1.975.000 человек.

Итого получается шесть миллионов шестьсот пятьдесят че­тыре тысячи качков. Какая силища! Она существует, по официаль­ной версии, вроде бы для борьбы с криминалом, во благо рядо­вых граждан России. Правда, криминал об этом не предупредили, и он гуляет вовсю.

К шести с половиной миллионам силовиков надо добавить еще два миллиона «полусиловиков»: чиновников таможен, нало­говых, санитарных инспекций, а также лицензирующих, контро­лирующих, регистрационных и прочих органов. Они тоже заточе­ны Системой на репрессивные функции: и по командам власти, и по собственной инициативе.

Коррупция — не недостаток режима тандема. Она — его суть. Тандем вышел из пеленок ельцинского беззакония, вскормлен молоком коррупции и не способен жить в другой среде. Как не могут приспособиться к проточной воде су­щества, выросшие в болотной тине.

Все годы режим с корнем вырывал в системе управления необходимые стране, но неудобные для себя рычаги — общест­венный контроль за чиновниками, ответственность перед наро­дом за результаты работы, приоритет высокого профессионализ­ма при назначениях над кумовством и землячеством — и низво­дил государственные отношения до торгашеской одноклеточной философии «ты мне— я тебе». Подрубишь две-три опоры танде­ма — расползутся тенета, обрушится вся конструкция нынешней власти. Какой может быть разговор о борьбе с коррупцией!

Это неправда, как некоторые считают, что Путин с Медведе­вым не понимают, какая политика ведется ими… На это же ука­зывает бессменность команды тандема, состоящей из весьма спе­цифических чиновников, типа Чубайсов, Кудриных, Кириенков, Христенков, Грызловых, Зурабовых и прочих Сурковых с Дворковичами. (Кстати, Сурков выходец из «Альфа-банка» Петра Аве­на — путинского фаворита, Дворковича же управляться с рус­ским народом натаскивали янки в университете Дьюка, что в Се­верной Каролине.)

Все население выстраивают в очередь за милостью к власти: рядом с просьбами позволить выжить (по уровню жизни Россия занимает 71-е место в мире) — просьбы не отнимать полученное честным трудом.

Зависть и взаимное недове­рие, страх и сплошное мошенничество становятся нормой жизни. И все это в одном флаконе с озверением общества.

По сравнению с совет­ским временем поток инноваций упал в 15 раз. Сегодня только одна фирма «Панасоник» регистрирует патентов на изобретения в четыре раза больше, чем вся Россия. По объему производства комбайнов наша страна вернулась в 1933-й год, тракторов— в 1931-й, вагонов— в 1910-й, тканей и обуви в 1900-й год ... Вопросы к тандему толпятся обманутыми дольщиками у за­крытых дверей прощелыги-застройщика.

Опять-таки никогда еще на моей памяти (за полвека наблю­дений!) не пиарились первые лица государства так навязчиво и так показушно, как это делают Дмитрий Анатольевич с Влади­миром Владимировичем.

Я смотрел сюжеты об этом представлении и вспомнил казах­скую поговорку: Гонят одну овцу, а свистят на всю степь.

В зону сплошных надувательств мы превратили Россию, где куда бы ни повернулся, одни только «псевдо»: псевдостатистика, псевдоуспехи, псевдоповышение пенсий, псевдорост производ­ства, псевдовыборы, псевдоотчеты правительства перед псевдо­парламентом, псевдоборьба с ворьем и псевдозабота о людях!..

Женщины наблюдательны— их не обманешь. Рожать? В та­кой стране, без будущего, ни в коем случае! И отправляются де­лать аборты: ежегодно число их увеличилось до полутора мил­лионов. Это столько же женщин, сколько отваживаются рожать.

Элитный поселок «Остров фантазий». На скромные чиновничьи зарплаты там заимела квартиру площадью 218,6 м² и семья Христенко-Голиковой. Эксперты оценили «конуру» в 2,5 мил­лиона долларов.

В мире полно месторождений, где себестоимость добы­чи энергоносителей намного меньше, чем в морозной России. По нижним планкам и будут выстраивать цены на нефть. А нам придется закрутить вентили на трубопроводах— не будешь же тратить рубль, чтобы вернуть копейку.

У Рамзана Кадырова два идеала: Шамиль Басаев и Владимир Путин (Басаев научил его бесшабашности, а Путин — изворотли­вости, умению говорить одно, а делать другое). Он не приемлет светских правил и не скрывает, что воссоздает исламскую Чеч­ню — кланово-родовую систему, с адатами, с доисторическими законами гор.

Как член Конститу­ционного совещания, созданного указом Ельцина летом 93-го, я помню ту авральную обстановку при подготовке проекта Основ­ного закона.

Это был базар. Нас собралось более 800 человек, разбитых на группы, в которые начальниками президент назначил таких «великих демократов», как Виктор Черномырдин и Анатолий Соб­чак. Один из них на дух не переносил малейшего контроля над правительством, другой, став мэром, по-диктаторски игнориро­вал решения депутатов Петросовета. Мы несли им свои предло­жения, они их фильтровали по своему «самовластному» вкусу и что-то передавали «наверх».

А там, как я понял из разговоров с Ельциным, варился настоя­щий проект документа с использованием выгодных для Кремля компонентов из основных законов США и Франции. Мы были толь­ко массовкой, кордебалетом — сольную партию, правда, за кули­сами исполнял с помощниками придворный юрист Сергей Шах­рай.

Конституция должна закладывать четкие механизмы вертикальной и горизонтальной социальной мобильности, задействовать все социальные лифты для беспрепятственного перемещения активных групп населения из одного сословия в другое, чтобы не оставлять лазеек для вы­рождения демократического централизма в паханский.

Россия — страна коловратных традиций. После каждого пе­реворота — верхушечного или иного — флаги меняют цвета: то, что вчера считалось доблестью и геройством, сегодня преследует­ся, и наоборот. Даже одному поколению приходилось несколько раз начинать свои отношения с государством «с чистого листа».

Врожденные рефлексы Путина, о чем говорилось, прояви­лись давно. К ним добавлялись рефлексы условные: от проныр­ливых гэбистов он набрался лукавства и алчности, от Собча­ка— нарциссизма и хлестаковщины, от Ельцина— угрюмого презрения к судьбе нации. Все эти качества в бесконтрольной об­становке Кремля развивались, а после внутреннего брожения и смешивания выдали диффузный продукт на-гора большой разру­шительной силы.

Сталин был инородным телом в команде Ленина. Предла­гая на Шестой Пражской конференции РСДРП заочно кооптиро­вать его в состав ЦК, Владимир Ильич даже не помнил фамилии выдвиженца («Надо того грузина»), а приближал будущего вождя в знак благодарности за деньги, добытые тем для большевиков «Тифлисской экспроприацией».

«Вот пришла великая революция,— вещал трудящимся председатель Петроградско­го ЧК Моисей Урицкий, — и чувствуется, что как ни умен Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого». Ему вторил Ана­толий Луначарский: «Троцкий бесспорно превосходит его (Лени­на): он более блестящ, он более ярок, он более подвижен». В Троцк были переименованы город Гатчина под Петроградом и несколько других населенных пунк­тов. Было издано 17 томов сочинений и речей Льва Давидовича. И еще больше — о нем самом.

Не вырастают крупные протестные фигуры на ровном месте. Для этого общество должно попасть в турбулентную зону социаль­но-политических кризисов, устать от бесчинства и безответствен­ности властей, возненавидеть их. Антироссийская команда Троц­кого все это обеспечила лихо и в короткие сроки. Страна созрела для появления диктатора-защитника национальных интересов.

Лев Давидович не был большевиком (присоединился к ним со своими товарищами только по приезде из США, летом 1917-го, ради объединения сил для переворота). Он вообще не отягощал себя принципами — причаливал к тем берегам, где звенела мо­нета.

По признаниям некоторых большевиков, не сам железный марксист Ленин придумал эту по­литику [НЭП] — ему ее порекомендовали банкиры, кружившие вокруг Троцкого. Она могла дать хороший эффект, не заложи в нее кто- то второе дно.

Сквозь пыль заказной похвальбы или конъюнктурного шельмования люди думающие различают силуэты величия лиде­ров нации: кто из них действительно большая фигура, а кто так себе — нравственной карлик.

«Поезда Троцкого», — кортежи с мигалками безнаказанно ка­лечат и убивают бесправных людей, «латыши Троцкого» — менты ломятся в двери с облавами, «проститутки Троцкого» — попса ло­жится под грязные деньги на виду у детей. И повсюду, что называ­ется, «мертвые с косами стоят», т.е. катится вал беззакония под ло­зунгом ельцинизма: «Мир дворцам нуворишей — война хижинам плебеев!».

Сталин! Своей семье после смерти вождь оставил «пять курительных трубок, два кителя белого цвета, два кителя серого цвета..., коробку нижнего белья» (из описи имущества), а для об­щества — мощную ядерную державу.

Общество созревает до готовности встретить аплодисмен­тами диктатора новой формации, и Кремль сам ведет его к это­му, потеряв чувство самосохранения.

История давала нам шанс обустроиться на демократиче­ских принципах. Но истинная демократия оказалась обществу в тягость. Нас все время водили поводыри. Как бы не заблудиться без них! Проще свалить все полномочия в один сундук и соору­дить из него для вождя подобие трона.

За­чем смешить народ — какой из Путина Сталин. Это антипод гене­ралиссимуса. Из Путина Сталин, как из чайника паровоз.

…запредельная изношенность основных сис­тем жизнеобеспечения: инженерного оборудования ЖКХ, газо- электро-тепло и водосетей. За туманом кремлевской говорильни о какой-то фантомной модернизации скрывается повсеместная деградация инфраструктуры — в тысячи населенных пунктов не могут из-за бездорожья проехать ни пожарные команды, ни ско­рая помощь.

Запад разучился работать, играя в финансовые бирюльки, и расплачивается за это перемещением центра мировой экономи­ки в зону китайского влияния. Юань готовится стать главной ва­лютой. Азиаты скупают в Америке пакеты акций высокотехноло­гичных предприятий, многочисленных банков и берут под кон­троль трубопроводные сети.

—   Думаешь, руководители — дилетанты, пристроенные Пути­ными — Медведевыми, что-нибудь понимают в своих хозяйствах? Полное невежество! И это хорошо для сохранения военного потен­циала. Грамотные мерзавцы давно бы все раскурочили, а так пилят себе бабло и пусть пока пилят. Убегут — будет чем догонять.